Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
Я всегда буду возвращаться к тебе.
«Ты солгал мне, Киприан», – мысленно обращалась она к нему и как будто слышала его молчание – красноречивое молчание, к которому он всегда прибегал, когда хотел, чтобы человек самостоятельно пришел к определенным выводам, или когда кто-то говорил совершеннейшую ерунду – пусть даже в глубине души.
Киприан…
В тишине послеполуденной комнаты, где в своей кровати спала старая женщина, уже стоящая на пороге смерти, Агнесс попыталась вслух произнести его имя. Ей это не удалось. Она вздохнула и стала рассматривать лицо на подушке, которое ежедневно пока она не повзрослела, было рядом с ней и стало для нее ближе чем лицо матери. Она по опыту знала, что Леона будет спать до самого заката. Солнечный свет бросал длинный светлый прямоугольник на
Выйдя в коридор, Агнесс услышала голоса, доносящиеся из конторы. Среди этих голосов явственно выделялся писк Себастьяна. Она не стала отдавать приказ бухгалтерам и писарям саботировать распоряжения Себастьяна, боясь ненароком рассердить его и тем самым обратить на свою семью внимание королевского двора. Бухгалтеры, тем не менее, умудрялись это делать, проявляя такие чудеса ловкости, до которых она сама никогда бы не додумалась, и при этом производили впечатление самых усердных служащих, какие только могут быть. Себастьян наверняка считал, что имеет дело с дюжиной самых удивительных кретинов Праги. Уже по одной только этой причине ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы он получил возможность руководить предприятием – в противном случае все сотрудники фирмы были бы сразу же уволены. Время от времени они, конечно, раскрывали ему коммерческие трансакции, отношения или происшествия, но все это происходило достаточно редко. Себастьян Вилфинг, вероятно, чувствовал себя подобно свинье, которая ищет трюфели не в том лесу. Впрочем, эта весьма подходящая аналогия не могла заставить Агнесс улыбнуться.
Мысль о том, чтобы пойти навстречу желаниям Себастьяна, была невыносима. Собственно говоря, он был воплощением приветливости в том, что касалось ее. Ей эта приветливость была знакома со времен их первого общего пребывания в Праге, когда еще существовала фирма «Вигант и Вилфинг». Она боялась ее больше, чем его дурацких припадков бешенства.
Постояв в коридоре, Агнесс наконец нерешительно повернулась и пошла в их с Киприаном спальню. В ееспальню, исправила она себя, понимая, что эта комната навсегда останется для нее их общей спальней. Она могла бы приказать разрубить сундуки, и выбросить кровать из окна, и сорвать деревянную обшивку со стен, и полностью заменить полы, и совершенно по-новому украсить комнату, – но в результате спальня все равно осталась бы их общей спальней. Она уже не раз подумывала о том, чтобы перебраться в какую-нибудь другую комнату в доме, но ей это казалось изменой Киприану.
Киприан.
Кровать была большой и темной. Одиночество – это когда просыпаешься в кровати, где достаточно места для второго тела, но это место пустует. Что такое одиночество, понимаешь лишь тогда, когда просыпаешься ночью и слышишь шорох мышей в обшивке стен, когда дыхание возлюбленного возле тебя затихло и ты улавливаешь посторонние звуки. Агнесс вздрогнула и отвернулась от кровати.
В углу висело распятие, которое она снова приказала повесить после того, как оно внезапно упало в тот день, когда она услышала шаги Киприана на верхнем этаже, хотя его там не было. Она подняла глаза и посмотрела на него. Ей пришлось долго убеждать суеверных слуг, прежде чем один из них решился снова поместить фигурку Христа на крест и укрепить распятие на стене. И тогда, и сейчас Агнесс отказывалась верить, что что-нибудь, связанное с Киприаном, пусть даже и сверхъестественное сообщение о его смерти, может как-то вредить ей.
– Киприан…
В уединенности спальни ей наконец удалось прошептать его имя.
– Я так тебя любила.
Вырезанный из дерева Спаситель с искаженным от боли лицом молча смотрел на нее сверху вниз. Она уже не в первый раз подумала, что охотно обменяла бы его боль на горе в своей душе.
«Тебе известна история пряхи у креста?»
Киприан?
Она невольно обернулась. Его голос так громко прозвучал у нее в голове, как будто он стоял рядом с ней.
Киприан?
Голос в ее голове опять замолчал.
«Ты ведь не хотел бы напугать меня, верно?» – мысленно спросила Агнесс и сразу же почувствовала скорее подавленность, чем готовность шутить. Усилием воли она стряхнула наваждение. Мертвецы не возвращаются – даже в виде призраков. В том, что касалось возвращения, Киприан оказался самым большим лжецом во все времена.
«Тебе известна история пряхи у креста?»
Она отступала от распятия на стене, пока не ударилась ногами о раму кровати. Агнесс невольно села.
«Расскажи мне ее», – попросила она.
«Пряха была невестой одного рыцаря, пропавшего во время крестового похода в Иерусалим. Она ждала его месяц за месяцем, выходя к перекрестку двух трактов возле старого деревянного креста, где пряла шерсть и ткала из нее покровы для всех, кто возвращался из Святой земли. Однако после долгого ожидания вместо возлюбленного приехал один из его оруженосцев и сообщил ей, что рыцарь попал в плен к врагу и, скорее всего, к тому времени уже был казнен. Тогда она перестала ткать покровы, приготовила себе вместо них прочную одежду, приказала своему старому слуге купить ей кольчугу, шлем и меч и отправилась в путь, чтобы освободить своего возлюбленного. Девушка поклялась под старым деревянным крестом, под которым просидела столько времени, чтоне вернется домой, пока не освободит своего рыцаря, – в противном случае она последует за ним в могилу. С тех пор ни о нем, ни о ней никто ничего не слышал. Возможно, его все же казнили, а судно, на котором плыла девушка, перевернулось, и она утонула; а возможно, она все еще ищет его».
«Возможно», – прошептала Агнесс.
«Лично я, – продолжал голос Киприана, как и в тот день, когда ей стало ясно, что их дружба переросла в нечто большее, – предпочитаю верить, что она нашла его и что они состарились вместе».
«Да, – прошептала она. – Я тоже предпочла бы такой вариант».
К ее собственному удивлению, на этот раз никаких слез не было. Она позволила себе упасть на кровать и закрыла глаза. Ощущение, что стоит ей только протянуть руку и она почувствует рядом с собой тело Киприана, было настолько сильным, что Агнесс не осмелилась пошевелиться, чтобы не разрушить мечту. Она внутренне улыбнулась в тишине комнаты. Ей показалось, будто каждое отдельное событие, которое они с Киприаном переживали вместе, снова ожило в ее воспоминаниях. Она вспомнила, как Киприан помогал ей, причем всегда с таким выражением лица, как будто он не сделал ничего особенного, как будто только ради этого он и пришел в этот мир. Каждый раз, когда Агнесс чувствовала его глубокий внутренний страх потерять ее, она молча обнимала мужа, зная, что ее мнимая зависимость от его находчивости на самом деле была всего лишь оборотной стороной их отношений. Она с самой первой их встречи, когда они были детьми, дала ему почувствовать, что он ей небезразличен, в то время как отец не уставал твердить ему противоположное. Киприан действительно нуждался в ней, чтобы стать тем мужчиной, которым он всегда хотел быть. Он десятки раз спасал ее от разных неприятностей или не давал сделать глупость. Она же, со своей стороны, всегда была готова позволить ему спасти ее. Чаши весов, таким образом, все время находились в равновесии.
Улыбка исчезла с лица Агнесс, когда ей стало ясно, что она забыла все это. С того самого момента как было получено сообщение о смерти Киприана, Агнесс вела себя так, как будто бы она действительно зависела от него. Ей стало холодно. Это не он оставил ее – на самом деле это она предала его.
«Девушка поклялась под старым деревянным крестом, под которым просидела столько времени, что не вернется домой, пока не освободит своего рыцаря, – в противном случае он последует за ним в могилу».
Тогда Агнесс подумала, что он рассказал эту историю лишь для того, чтобы уберечь ее от опасности, в которую она попала во время своего безрассудного бегства из родного дома. На самом же деле это было послание. Она не знала, было ли до конца ясно ему самому, какой более глубокий смысл есть у этой истории, но сейчас, лежа в мягких объятиях кровати, освещенная солнечными лучами, Агнесс по меньшей мере поняла, что для них с Киприаном означала легенда о пряхе у креста.
Она сглотнула. Как она могла быть настолько слепа? Любовь между нею и Киприаном была так велика, что она не увидела самого главного: одной любви недостаточно, нужна еще и вера. Вера в то, что любовь – это нечто, за что необходимо бороться. Вера в то, что любовь важнее всего остального. Вера в то, что любовь никогда не умирает.