Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
– Здесь написано, что налог составит сорок процентов.
– Действительно, – согласился Генрих, не особо заботясь о том, чтобы скрыть свежие чернильные пятна на пальцах. Он написал документ второпях, сразу после того как Александра покинула дворец Лобковича. У рейхсканцлера была удивительно легко подделываемая подпись.
– Но мы договаривались на двадцать пять процентов. Я надеялся, что за двадцать пять процентов рейхсканцлер поспособствует тому, что доля Киприана Хлесля в его фирме достанется мне. И что только я буду решать, как распорядиться его долей.
– Война стоит на пороге. Потому и цены
– Для меня остается загадкой, почему рейхсканцлер интересуется данным делом.
– Радуйтесь, что такому иностранцу, как вы, уделяется высочайшее внимание.
– Я хороший торговец. Я привожу в Прагу товары и обеспечиваю товарооборот.
– Достаточно, если вы позаботитесь о том, чтобы кое-кто покинул определенную часть Праги.
– Эта девчонка! – воскликнул Себастьян. – Нужно было уже давно выдать ее замуж. За кого-то, кто бы ответил на ее дерзости прутом, пока она не стала бы на коленях молить о пощаде.
– Хорошо, – ответил Генрих, – я приму во внимание ваше пожелание.
26
– Это кое-что объясняет, – заметил Вацлав.
– У меня просто гора с плеч, что ты так спокойно воспринял эту новость, – сказал Андрей. – Я очень боялся этого разговора.
– Да. Так боялся, что ждал больше двадцати лет, пока не стало слишком поздно.
– Слишком поздно? Но это правда.
– Если бы это не было правдой, как бы я мог доверять тебе после этой лживой истории? А если это правда, то как я могу верить во что-то из того, что ты рассказал мне за последние двадцать пять лет?
– Я была однажды в такой же ситуации, как и ты, – вмешалась Агнесс. – Я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь.
– Если это правда, госпожа Хлесль, то почему вы позволили ему так долго умалчивать о ней?
– Вацлав, это не дает тебе повода ни с того ни с сего обращаться ко мне как к чужой.
– Естественно. Очевидно, все ожидают, что я и дальше стану называть господина фон Лангенфеля своим отцом.
Андрей закрыл глаза. Судя по всему, ему стало дурно. Вацлав, в свою очередь, так побледнел, что ресницы и брови казались нарисованными на его лице.
– Я хотел, чтобы ты ни секунды не сомневался в том, что принадлежишь этой семье, – пояснил Андрей.
– Мы никогда не относились к тебе как-то иначе, – добавила Агнесс.
Внезапно черты лица Вацлава задрожали, как дрожит пламя свечи на сквозняке.
– Имелась и другая возможность принадлежать к этой семье, но вызабрали ее у меня.
Андрей пытался понять, что имел в виду Вацлав. Желудок его все еще бунтовал. Он снова увидел себя в приемной сиротского приюта, увидел, как настоятельница закрывает окошко в двери, а он пристально смотрит на документ, который держит в онемевших руках. Внезапно в его мозгу молнией мелькнула отчаянная мысль: все, что он сделал тогда, было сделано им из любви к Иоланте. И только сейчас Андрей понял, имел в виду Вацлав. Ему, как отцу, следовало более серьезно отнестись к чувствам своего сына – так же серьезно, как он всегда относился к собственным переживаниям. Возможно, ему нужно было найти в себе силы и рассказать правду, не затягивая до того момента, когда станет слишком поздно.
– Александра, – произнес Андрей и увидел, как у Вацлава заходили желваки на скулах. Он бросил на Агнесс взгляд, полный мольбы о помощи. В ее глазах он смог прочитать, что она всегда знала, какие чувства Вацлав питает к ее дочери. – Почему же ты не попыталась… – начал он и замолчал. Правда состояла в том, что она пыталась.Они с Киприаном постоянно мягко напоминали ему, что он виноват перед Вацлавом. Они не сказали ему только о том, о чем узнали намного раньше, – что Вацлав влюблен в Александру. Андрею стало ясно, что они не сделали этого по той причине, что решение открыть Вацлаву правду о его происхождении должно было идти из его сердца, а не под давлением обстоятельств. Ему казалось, что он уже никогда не сможет испытать такую боль, как в тот момент, когда увидел свою возлюбленную мертвой. Даже боль, вызванная зрелищем умирающего Киприана, не могла с ней сравниться. Теперь он понял, что ошибался: настал день, когда все повторилось, – и боль тоже. Андрей попытался вдохнуть и почувствовал, как сжалось сердце. Когда-то он потерял Иоланту, а сейчас может потерять и Вацлава.
«Ты уже потерял его», – произнес внутренний голос.
Все поплыло у него перед глазами.
– Я ведь не мог сказать ей… – услышал он шепот Вацлава.
– Она знает, – возразила Агнесс. – Глубоко в душе знает. Но она тоже всегда думала, что ваша любовь невозможна.
– В конце концов ее душа выбрала кого-то другого.
– Я знаю. – По голосу Агнесс было слышно, что она плачет.
– Почему именно сейчас? – спросил Вацлав. – Какая польза мне сейчас от этой правды?
Ответ на его вопрос нанес бы всему, что было когда-то в любви между Андреем и Вацлавом, смертельный удар. «Ты – часть плана, – прозвучал бы ответ. – Плана, который я выдумал. Я бы предпочел обманывать тебя всю твою жизнь, сынок, но сейчас ты нам очень нужен». Андрею пришлось приложить определенные усилия, чтобы проглотить желчь, поднявшуюся к горлу.
– Я… – начала Агнесс.
Он накрыл своей ладонью ее руку. Она умолкла. Их взгляды встретились.
– Это ведь была моя идея, – сказал Андрей.
– Но это я тебя… – Когда сестра замолчала, Андрей понял, о чем она подумала в последнюю секунду. О том, как воспринял бы Вацлав, если бы она закончила предложение: «Но это ведь я заставила тебя рассказать правду твоему сыну».Он спросил себя, могло ли признание ухудшить ситуацию.
– Я вам нужен, – сказал Вацлав. – Речь идет о фирме.
– В какой-то степени… в определенном смысле, да, – подтвердил Андрей. – Но…
Вацлав повернулся и вышел, не сказав больше ни слова.