Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
– Естественно, твои бабушка и дедушка желают, чтобы я взял на себя фирму.
– Но вы не можете принимать каких-либо решений без согласия моей матери. И если мои бабушка и дедушка захотят извлечь свою долю из фирмы, то «Хлесль и Лангенфеяь» прекрасно справится и без «Виганта».
Себастьян улыбался с сознанием собственного превосходства.
– Я, конечно, не должен объяснять тебе, юная дама; каков законный статус твоей матери после смерти твоего отца; Особенно теперь, когда выяснилось, что старый кардинал Хлесль не только ростовщик, который обманывал честных торговцев при внутренних закупках, но еще и государственный изменник.
– Пропустите же меня, наконец!
Александра обошла Себастьяна. Она совершенно растерялась, когда он схватил ее за руку повыше локтя. Девушка выразительно посмотрела на его толстые пальцы, впившиеся в нее, а потом на него самого, но это не подействовало: он не собирался отпускать ее.
– Александра, – успокаивающе произнес Себастьян, – я вовсе не хотел, чтобы наша беседа развивалась в этом направлении. Речь ведь не идет о юридических интересах. Речь идет о… делах сердечных. – На последнем слове он пустил петуха. – Естественно, решение о том, что я буду новым господином дома, принималось совместно – твоей матерью и мной.
– Моей… матерью?!
– Да, конечно.
– Моя мать выбрала вас в качестве своего нового-мужа?!
– Твоя мать и я должны были сочетаться браком еще двадцать пять лет назад, но твой отец вмешался в наши отношения. Теперь этой преграды больше нет и любовь, которую твоя мать изначально носила в своем сердце…
– Любовь моей матери всегда принадлежала только моему отцу!
– Но ведь тебя тогда еще не было на свете, не так ли?
– У меня здесь тоже есть право голоса, – прошипела Александра. – Я не допущу, чтобы вы сменили моего отца…
– Ты хочешь лишить свою семью будущего?
– Да отпустите же наконец мою руку! Вы не имеете права хватать меня!
Себастьян с нарочитой медлительностью убрал pyку. Но улыбка, которую он нацепил на свое лицо, вызывала у нее ощущение, что липкое соприкосновение продолжалось.
– Мы должны привыкнуть друг к другу, девочка! Я пони маю, что для тебя это непросто. Но у фирмы есть будущее только в том случае, если я возьму руководство на себя__так же как и для семьи: меня, твоей матери, твоих братьев и тебя.
– И моего дяди, и…
– Ну, будут и исключения, – перебил ее Себастьян.
– Я не думаю, что моя мать со всем согласилась!
– Это только формальность. Доверься мне, дорогая, твоя мать умна, и она точно знает, что для вас лучше всего. Мы давным-давно знакомы, и ее расположение ко мне никогда не теряло силы.
– Она называет вас «Уи!», – с ненавистью прошептала Александра.
Себастьян мигнул, и выражение его лица изменилось. Александра поняла, что задела его. Отвращение к этому человеку придало ей силы, чтобы продолжить.
– Дело в том, – заявила она, – что ваш голос напоминает свинячий визг. И знаете, это подходит и к тому, о чем вы говорите.
Себастьяну понадобилось несколько секунд, чтобы снова выдавить улыбку. Она вышла еще менее естественной, чем раньше.
– Проявляй фамильную надменность Хлеслей, пока еще можешь, юная дама! Когда я стану здесь хозяином, у тебя больше не будет возможности вести себя подобным образом – как и у любого, чье поведение отличается таким же нахальством…
Он отошел в сторону, и Александра пронеслась мимо него в свою комнату. Она с грохотом захлопнула дверь и чуть не задохнулась при мысли о том, что последнее слово осталось ним. А еще она боялась, что расцарапает ему лицо, если задержится еще хоть на одно мгновение около него. Служанка, которая ждала ее, вздрогнула от ужаса.
– Оставь меня одну.
– Может, принести вам что-нибудь?
– Нет, – отказалась Александра. – Просто оставь меня одну.
Так вот, значит, как, подумала она, когда сошел на нет припадок бешенства, во время которого она сорвала покрывало с кровати, расшвыряла подушки по комнате, набросилась с кулаками на матрас и хорошенько попинала ногами сундуки. Так вот, значит, какая жизнь ее ждет! А ведь еще несколько минут назад она была готова оберегать эту жизнь ценой любви Генриха. Внезапно ей остро захотелось увидеть на улице посыльного от Генриха. Она тотчас передала бы ему послание, которое состояло бы из одного-единственного слова: «Да!»
25
Какая-то фигура покинула дом через боковой выход и торопливо побежала по переулку. Закутавшись в плащ, сидевший бы впритык и на менее полном человеке, и низко надвинув на голову капюшон, который приходилось держать обеими руками, чтобы он не сползал с толстого затылка, Себастьян Вилфинг жался к стенам и все время оглядывался. Маскировка делала его приблизительно таким же незаметным, как кучу конского навоза на камчатной скатерти.
Он поспешно завернул за угол и запищал в ужасе, неожиданно налетев на прохожего, свернувшего с другой стороны угла и шагавшего по той же самой кривой. Последовал обычный танец: оба одновременно делали шаг в одном направлении, смотрели друг на друга, пытались уйти от столкновения и снова оказывались лицом к лицу. Мужчина начал улыбаться. Себастьян вытянул свои толстые руки и оттолкнул его.
– Эй, чтоб тебя!
Внезапно испугавшись собственной грубости, Себастьян поспешил дальше, втянув голову в плечи. Грубить более сильному было не в его привычках. Он осторожно бросил взгляд через плечо, но неизвестный, слава богу, пошел своей дорогой.
– Я здесь, – внезапно донесся чей-то голос из входа в здание.
Себастьян развернулся. Мужчина в подъезде схватил его и подтащил к себе. На нем были туфли на низком каблуке; широкие штаны и выдержанная в цветах дома Лобковичей куртка слуги, которого Генрих обычно использовал в качестве посыльного. Только это был не посыльный.
– Кто вы такой? – пропищал Себастьян. – На вас одежда моего… э… моего… э… но вы не он.
– Я посчитал, что это поручение для господина, а не для слуги, – ухмыляясь, заявил Генрих.
– Я все ей сказал, – забормотал Себастьян. – В точности, как вы хотели.
– Я знал, что могу положиться на вас.
– А как насчет указа?
– Само собой разумеется. – Генрих протянул ему документ, на котором висела печать.
Себастьян развернул его и быстро пробежал глазами.