Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
Вацлав с такой скоростью бежал с замковой горы, что плащ трепетал за его спиной, словно развевающееся знамя. Ему нужно было как можно скорее проинформировать Агнесс и Александру об этом происшествии. Молодой человек отказался осуществлять план своего отца (он довольно долго пытался даже в мыслях называть Андрея «господин фон Лангенфель», но потерпел неудачу) и считал, что поступил правильно. Тем не менее он не собирался допустить того, чтобы семья, частью которой он невольно стал, попала на растерзание корыстолюбивым, мстительным стервятникам из прошлого.
Он
Юноша не догадывался, что Вильгельм Славата, еще когда писарь мчался в сторону Малой Страны, успел позабыть, что «Владислав Коловрат» взялся позаботиться о деле. Королевский наместник отнес письмо в свой личный кабинет, положил его на стол, еще раз вышел, чтобы спросить у Филиппа Фабрициуса о том, как обстоят дела с копированием документа, вернулся и вновь обнаружил анонимное письмо. Несколько мгновений ему казалось, что дело уже расследуется, но затем он решил, что лучше действовать наверняка. Он выглянул из кабинета.
– Филипп Фабрициус!
– Да, ваше превосходительство?
– Отнеси это городскому судье. Пусть обо всем побеспокоится.
7
Лакей распахнул дверь дворца Лобковича и стал мягко упрекать посетителя (никогда не знаешь, какой властью обладает пришедший), говоря, что нет никакой необходимости в том; чтобы так колотить в дверь ногами. Во-первых, есть специальный молоточек, а во-вторых, и без того долго ждать не нужно, поскольку дверь здесь открывают сразу же, в отличие от дворцов других господ, где прислуга частенько из чистого упрямства часами вынуждает стоять…
Александра оттолкнула его, не дожидаясь, пока он переведет дух. Она пронеслась по коридору и взлетела на второй этаж дворца, ничуть не заботясь о том, что ведет себя в апартаментах самого могущественного после императора человека так, как будто находится в собственном доме. Только перед комнатой, в которой лежал Генрих, девушка ненадолго остановилась, убрала волосы с лица, а затем вошла. Генрих пораженно взглянул на нее. Александра была приятно удивлена, увидев, как выражение его лица сменилось смущением, когда она вывалила на него новости. Его смущение показало ей, сколько участия он принимал в ее благополучии и благополучии ее семьи.
– Что он нашел?
Александра рассказала ему то, что задыхающемуся и прижимающему ладонь к боку Вацлаву пришлось объяснить ей дважды, прежде чем она наконец поняла его.
– Вот ведь жирный идиот!
Это яростное восклицание Генриха было таким неожиданным, что. она вздрогнула. Одно долгое мгновение ей казалось, что она видит, как его черты исказились от ненависти, сделавшей его безобразным и похожим на животное. Александра моргнула, и неприятное видение исчезло. Она сглотнула и в замешательстве задвинула эту картинку подальше.
– Вацлав пытается проникнуть в тюрьму, где целые дни напролет проводит моя мать, и предостеречь ее.
– Александра! Послушай меня. Сегодня же вечером мы должны бежать в Пернштейн!
– Но… но я… я же не могу сейчас бросить маму и братьев…
– Твоя мать сама о себе позаботится. Или ты хочешь, чтобы тебя бросили в тюрьму?
– Нет, но…
– Или ты считаешь, что смотрители не станут тебя трогать, когда ты там окажешься? Неужели ты считаешь, что кому-то есть дело до того, что они сделают с тобой, членом семьи государственного изменника и дочерью вора?
– Но… моя мать…
Генрих схватил ее за руки повыше локтя. Его лучезарные синие глаза были полны беспокойства о том, что…
Его?…
Будет замешан в этом деле?… Она вдруг подумала, что может прочитать в чертах и глазах Генриха его заинтересованность исключительно собственной персоной. А еще то, что он каким-то таинственным образом связан с делом, которое представил в своем доносе Себастьян Вилфинг, делом, о котором она также, как и Вацлав, знала, что оно действительно имело место, но, разумеется, произошло совершенно иначе, чем это изобразил Себастьян. Но какое отношение к этому имеет Генрих?
Кто-то может навредить ей, и ярость, от которой все еще горели глаза Генриха, относилась исключительно к бездонной злобе Себастьяна Вилфинга. Александра заметила, что ей стало холодно. Генрих притянул ее к себе. У нее возникло ощущение, будто это спрут протягивает к ней свои щупальца, и она невольно сжалась. Но уже через несколько секунд все сомнения и наполовину поднявшие голову подозрения исчезли в бешеном стуке ее сердца, вызванном его прикосновением. Она прижалась к нему.
– Твоей матери, – заявил он, – совершенно ничего не угрожает. Однако нет никаких сомнений, что за тобой они непременно пришли бы. Неужели ты хочешь причинить себе боль – или своей матери, которая вынуждена будет смотреть, как они.
– Прекрати, – сдавленно произнесла Александра.
– Извини.
Она отстранилась от него и тихо сказала:
– Я все подготовлю к поездке.
– Ни в коем случае не оставляй записок. И ничего не говори Себастьяну Вилфингу!
– Но что тогда моя мама должна…
– Мы передадим ее одно сообщение, когда доберемся до Пернштейна.
– Я не могу поступить с ней вот так!
– Любимая, с сегодняшнего вечера мы – беглецы!
Сердце Александры запылало от счастья: он сказал «мы»!
– У меня есть идея. Леона, старая мамина няня, уже несколько недель живет у нас. Она чуть было не умерла, но в последнее время дела у нее идут все лучше. Она говорила, что хочет домой. Себастьян собирался выставить ее за дверь, когда она даже еще встать не могла. Я скажу ему, что провожу ее домой. Тогда моя мама по крайней мере будет знать, что я не исчезла бесследно.
Девушка заметила его нерешительность, но приписала ее неожиданности своего предложения.
– Откуда эта старушка?