Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
…Поиска?
Что ты хочешь искать? Остатки одежды? Кости? Куда твой путь должен привести тебя? К Черному морю?
Она не знала этого. Она только знала, что не имеет права сдаваться до тех пор, пока не окажется лицом к лицу с неопровержимым доказательством того, что Киприан мертв. Она стыдилась, что так сильно предалась печали, что сомнения в его гибели не нашли места в ее душе.
Сама того не замечая, Агнесс остановилась на лестничной площадке. Дверь в маленькую комнату, в которой она разместила Леону, была как раз рядом. Она практически перестала думать о старушке, а тем более о том деле, которое привело ее сюда. Поиск Киприана – или доказательства его смерти – было единственным, за что еще цеплялась надежда Агнесс, Вера в то, что они с Киприаном сумеют помочь ей, была той надеждой, за которую цеплялась Леона. Агнесс стало плохо – и еще хуже, когда она поняла, что часть ее сердца уже начала вести переговоры: «Господи, если я помогу Леоне, то это будет добрым делом. Вознаградишь ли ты меня за него, поможешь ли мне в поиске моей потерянной любви?»
Она нажала на дверную ручку, внезапно переполненная жаждой действия. Она сейчас поговорит с Леоной, а потом сразу же посоветуется с Александрой. Она вовсе не так одинока, как ей кажется. У нее есть умная, решительная и мужественная дочь, и если когда-нибудь наступает момент, когда матери приходится полагаться на силу ребенка, то этот момент настал.
Она пораженно уставилась на пустую кровать.
– Ты считаешь себя такой хитрой, – услышала она за своей спиной густой от ярости голос Себастьяна. – Но на самом деле ты совсем ничего не знаешь. Твоя милая доченька убралась прочь вместе с нищенкой, которая нас дочиста объела. Я не стал их задерживать.
Агнесс обернулась. Себастьян, предусмотрительно сохранявший дистанцию в два шага, отступил еще дальше. У нее появилось ощущение, что где-то рядом сидит некто и от души смеется над ней и ее жалкими попытками бороться за свое счастье. Неожиданно Агнесс стало ясно, как должен чувствовать себя человек, отвернувшийся от Бога и уже ничего хорошего не ожидавший от Всевышнего. У нее возникло подозрение, что если бы рядом с ней неожиданно появился дьявол, сунул ей под нос свою библию и заявил бы: «Я отдам тебе в руки твоих врагов, если ты падешь и поклонишься мне!», то она бы не смогла устоять перед соблазном. И эта подозрительная мысль напутала Агнесс даже больше, чем осознание того, что дочь бросила ее на произвол судьбы.
– Вот что ты выбрала, отказавшись стать моей! – заявил Себастьян. – Вот что ты называешь своей семьей! Ты гордишься ею? – Он с презрением сплюнул на пол.
В голове у нее пронеслась тысяча возражений. Но она не высказала ни одно из них. Она прошла в свою спальню, закрыла за собой дверь, села на кровать и предалась отчаянию.
10
Граф Генрих Маттиас фон Турн поднял кувшин с воронкообразным горлом и осторожно встряхнул его. Вина больше не осталось. Он поднял глаза и случайно встретился взглядом с Вацлавом Руггаа, который с кривой улыбкой наблюдал за ним– Взгляд Руппа переместился на керамическую кружку тонкой работы, стоявшую перед ним на столе, а затем скользнул назад, к графу фон Турну. Тот покачал головой и вздохнул, догадавшись, что у господина фон Руппа вина тоже не осталось. Турн лениво огляделся. Вокруг него собрались самые влиятельные представители протестантских земель: рядом с Вацлавом фон Руппа сидел Альбрехт Смирицкий, единственный наследник огромного фамильного состояния и, вероятно, владелец двух третей земель Богемии; граф Андреас фон Шлик, который выказал себя убежденным протестантом еще во времена правления кайзера Рудольфа и который долгое время был постоянным представителем земли; Колонна фон Фельс, как и Турн, немецкого происхождения и один из самых радикальных противников габсбургского владычества.
Встреча происходила в доме Вильгельма фон Лобковича, который являл собой живой пример господствующей в Богемии смуты: приходясь рейхсканцлеру двоюродным братом, он при этом придерживался протестантской веры. Раскол христианского мира задел не только непривилегированные семейства. Два соперничающих главы дома Лобковичей были похожи только в одном – своем усилии выказать себя радушными хозяевами. Примером на этот раз служили керамические кружки, в которые Вильгельм фон Лобкович велел наливать вино. На каждого из присутствующих господ было подано по кувшину вина! Граф спрашивал себя, сколько могли стоить эти кувшины. Лобкович с подчеркнутой небрежностью упомянул, что они были изготовлены в герцогстве Вюртемберг, что соответствовало политике отдавать предпочтение торговле между протестантскими княжествами. С другой стороны, Вюртемберг находился почти на другом краю империи Цены, должно быть, кусались.
И в результате, что было совершенно очевидно, на достаточное количество вина денег уже не хватило – или на его приличное качество. Рейнское вино вместо токайского! Впрочем, что касается Вильгельма фон Лобковича, то, в сущности можно было рассчитывать только на то, что он никогда не понимал, что к чему.
Хозяин оживленно беседовал с графом Шликом. Граф выглядел измученным. Если быть точным, то и Колонна фон Фельс, всегда полностью соответствующий своей фамилии, [36] и Вацлав фон Руппа выглядели куда бледнее, чем обычно. Это сбивало с толку графа Турна, и прежде всего потому, что он знал: в комнате есть еще один человек, четвертый по счету, представлявший собой в данный момент собственную тень, а именно – он сам. Как ни странно, все это наводило на мысль, что между ними существует некая связь, о сути которой граф и догадываться не хотел.
36
Fels – скала (нем.)
Что касалось самого Турна, то началось все с того момента, когда сильные бедра супруги внезапно сомкнулись вокруг его тела, не дав ему осуществить намерение повернуться к ней спиной.
– А как же я? – спросила она.
– А что вы, любовь моя? – растерянно откликнулся граф.
– Вы ведь получили удовольствие, дорогой мой. Теперь моя очередь!
После чего граф ощутил, как пятки супруги сжали его ягодицы, как если бы она пришпорила лошадь.
После нескольких ночей, в течение которых он покорялся неслыханным требованиям супруги, Турн начал находить удовольствие в данной ситуации. До сих пор наслаждение от общения с женским полом – будь то супруга, кухонная девка или шлюха – было исключительно односторонним, направленным на его удовлетворение. То, что его жена теперь тоже требовала удовольствия от акта, было так предосудительно и шло до такой степени вразрез со всеми приличиями, что граф просто ослеп от страсти. На днях он раньше времени покинул заседание совета земли, чтобы покувыркаться с супругой в постели. Такого постоянного возбуждения он не испытывал, даже когда сватался к своей жене, ибо довольно быстро обнаружил, насколько послушна одна из ее горничных.
Возможно, у господ фон Руппа, фон Фельса и Шлика дела по непонятным причинам обстояли так же? Однако спрашивать об этом было нельзя – в противном случае можно было погрешить против хорошего вкуса еще сильнее 4чем Вильгельм фон Лобкович!
И уж тем более нельзя было спрашивать, не начали ли жены других господ внезапно. уклоняться от супружеских обязанностей, причем именно в тот момент, когда стало ясно, что они способны в постели на такие штучки, на которые даже проститутки в борделе были готовы пойти не иначе, как только за совершенно неприличную плату!
Вместо стонов, вздохов, обильного смазывания маслом или смальцем всех частей тела, уменьшенное трение которых дарило ни с чем не сравнимое наслаждение, – неожиданная меланхолия, дурное настроение и неприятные вопросы. «У тебя что, мужества не хватает, чтобы достаточно повлиять на совет земли и наконец предпринять что-нибудь против вообразившего себя невесть кем Фердинанда?» «Неужели до сих пор никто не хочет воспользоваться правом на смещение нынешнего короля путем голосования, которое вы себе выторговали?». «Неужто никто не решится покончить с компромиссами и поставить на место проклятых Габсбургов? Или они считают, что постоянное капание из открытой раны желаннее, чем одноразовое кровопускание, которое очистит язву?» Подобные расспросы обеспечивали мужчине бессонные ночи, особенно если он пытался спать со столбом толщиной с флагшток между ног, потеряв желание удовлетворять естественные потребности с повизгивающей служанкой, которая стоит на кухне, высоко задрав зад, и при этом чистит овощи, – теперь, когда он наконец узнал, что такое настоящее качество!
– Прежде всего нельзя было допускать Фердинанда к королевской короне, – послышался голос Альбрехта Смирицкого который год назад считался вероятным соперником Фердинанда в борьбе за богемский престол и, по слухам, уже заказал новую корону, как выяснилось, несколько преждевременно. – Он воспитанник иезуитов и совершенно отравлен их идеями.
Невыспавшийся и неудовлетворенный, лишенный из-за скупости Вильгельма фон Лобковича легкого утреннего опьянения, которое могло бы подарить некоторое утешение, граф Турн почувствовал, как в нем поднимается раздражение. Голос Смирицкого звенел в его ушах подобно куриному кудахтанью. В его мозгу возникла мысль о том, что в доме Зденека фон Лобковича, католика и рейхсканцлера, вероятно, и не было дорогих бокалов, зато можно было рассчитывать на первоклассное вино. Досада графа усилилась. Католики! Паписты! Эти пиявки присваивают себе абсолютно все, даже лучшее вино! И прежде всего – самых прекрасных женщин. Он попытался представить себе безупречную головку Поликсены на теле своей жены, как она внезапно достает горшочек смальца из-под кровати, черпает из него горстью, а затем… Он моргнул. Чтобы вызвать это видение к жизни, нужно было выпить больше одной кружки рейнского. Кроме того, наверное, было бы лучше, если бы ему это не удалось, так как реальность будущей ночи – «А почему бы вам не… Почему вы, мужчины, не…» – не шла ни в какое сравнение с его фантазией. И куда тогда девать накопленную энергию?