Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
Филипп улыбнулся и, казалось, понял все то, о чем Вацлав лишь подумал. Будь Вацлав более опытным, то бишь стреляным воробьем, он бы догадался, что старший писарь почувствовал неожиданную недоверчивость своего юного собеседника и направил его мысли на тот путь, на котором он не мог ни о чем другом думать.
– Пергамент, которым мы здесь пользуемся, – продолжил Филипп, – совершенно новый. Отвратительно новый, должен признаться. Перо по нему скользит, чернила текут и не высыхают целую тысячу лет, а каждое движение пера вызывает писк и скрежет, пока все присутствующие не начинают думать лишь о том, как бы половчее придушить тебя.
– И что же я должен делать?
– Нужно на пергамент плюнуть. Так, знаешь ли, от всей души… Вот так… – Филипп откашлялся, собрал во рту воображаемый комок слизи и сделал вид, что хочет сплюнуть прямо на стол. Вацлава передернуло. – Потом растираешь мокроту… Вот так… – Филипп натянул рукав на кисть и стал делать круговые движения, будто втирая что-то в столешницу. – Это помогает.
– О господи, – произнес Вацлав и попытался удержать завтрак в желудке. Перед его внутренним взором появились тысячи пергаментов, которые он держал во время своей работы на фирме «Хлесль и Лангенфель». Многие из них были совсем новенькими. Ладони у него зачесались, и ему показалось, что они неожиданно стали липкими.
– Если бы ты был один, я бы посоветовал помочиться на него, но думаю, сегодня у тебя с этим ничего не выйдет. – Казалось, Филипп был искренне огорчен.
– И слава богу, – слабым голосом произнес Вацлав.
– Что касается пера, то нужно откусить кусочек от его ствола и сплюнуть его на пол.
– Что это за суеверие такое?
– Такое, в какое верит граф Мартиниц, – поучительно сказал Филипп. – Иначе, когда начнешь писать, перо будет плохо лежать у тебя в руке.
Вацлав повесил голову. Он чувствовал себя так, будто ему только что сделали выговор.
– Хорошо, – ответил он.
– Что еще? – пробормотал Филипп и поднял взгляд к потолку. – Дай-ка поду… Да, точно, большинство говорят быстро, слова их льются подобно водопаду, и скоро они начинают забывать, о чем уже сказали. И им очень помогает, если после каждого законченного предложения громко говорить: «Точка!»
– Это правда?
– Что ты имеешь в виду?
– Прошу прощения, Филипп, – буркнул Вацлав. У него было такое ощущение, что он приближается к ревущему водовороту, и единственное, чем он может грести, это соломинка.
Филипп Фабрициус похлопал Вацлава по плечу.
– Ты справишься, малыш.
– Вацлав, – поправил его юноша.
– Ну что, ты все запомнил? Переводи на латынь, втирай плевок, кричи «Точка!». Повтори.
Вацлав повторил все наставления, пока Филипп подталкивал его к двери кабинета, куда его позвали.
– И там будут присутствовать только граф и господин Славата?
– Возможно, не только они, но еще и их секретари. Не наделай в штаны, малыш. Ах да, Славате нравится, когда писари проводят некий ритуал, прежде чем сесть за стол.
– Ритуал? – пролепетал Вацлав, из последних сил стараясь вернуть себе самообладание.
– Он его подсмотрел у какого-то поэта. Как ты относишься к ритуалам, малыш?
– Я не хочу никаких ритуалов. Замени меня, Филипп.
– Та-та-та! У всех все бывает в первый раз. Идем, можешь воспользоваться моим ритуалом, пока своего не придумаешь. Мой мне всегда удачу приносит.
– Спасибо.
– В общем, так: ты садишься, потом опять встаешь, обходишь табурет кругом, показываешь на пергамент, суешь палец в рот, двигаешь им туда-сюда, снова садишься, потираешь перо между ладонями и громко говоришь: «Можем мы наконец начать, ради Аполлона?»
– Ни за что, – отрезал Вацлав.
– Каждый человек – кузнец своего счастья. – Филипп пожал плечами.
– И там действительно будут только граф и господин Славата? – снова спросил Вацлав.
– И их секретари!
– Ну ладно.
– Ты покажешь им класс! – Филипп открыл дверь и втолкнул юношу внутрь. – Ни пуха ни пера, малыш.
– Вацлав, – в очередной раз поправил его Вацлав и оказался перед второй дверью, которая вела прямо в кабинет. Задержав дыхание, он вошел.
Неужели еще минуту назад он думал, что это подобно тому, что попасть в водоворот, имея при себе лишь соломинку вместо весел?
Все было намного хуже.
– Что-то ты задержался, – неласково произнес граф Мартиниц. Волосы у него были взъерошены, и казалось, что еще немного – ион взорвется. После такого приветствия граф внимательно посмотрел на Вацлава и воскликнул: – Батюшки, новенький!
– Он уже человек опытный, – вмешался Вильгельм Славата. – Не так ли, Владислав?
– Вацлав, – прошептал Вацлав. Ему было плохо.
В маленьком кабинете вокруг стола сидели пятеро мужчин. Двоих он знал – это были граф Мартиниц и Вильгельм Славата. Секретарями здесь даже не пахло. Третьим был рейхсканцлер Лобкович, а четвертым – король Фердинанд. Вацлав рухнул на колени и безуспешно попытался потерять сознание.
– Ваше величество, – запинаясь, произнес юноша.
– Обойдемся без формальностей, – ответил король, но прозвучало это так, будто он сказал: «Повесить его, кретина эдакого!».
Взгляд Вацлава остановился на мужчине в сутане.
– Это патриарх Асканио Гесуальдо, апостольский нунций Папы Павла V, – пояснил Вильгельм Славата. – Не волнуйся, юноша. Просто садись и выполняй свои обязанности.
В ушах Вацлава звенели колокола, когда он занимал свое место на противоположном конце стола. В голове у него была пустота, и в этой зловещей пустоте болталась одна-единственная мысль о том, что Филипп просто подшутил над ним, но из-за охватившей его паники мысль никак не могла укорениться. Повинуясь инстинкту самосохранения, Вацлав потянулся к ближайшей соломинке, то есть советам Филиппа Фабрициуса, о которых он с благодарностью вспомнил.