Шрифт:
К чему нам помнить древние доблестные времена, идя куда – невесть. А так, смотрим вспять и говорим, что вот, стыдимся мы Нави – Прави – Яви, знать и всё вокруг ведать и понимать.
(«Велесова книга» литературный перевод Н. Слатина.)
Хранители мира
Дед
***
День выдался жарким, а к закату с Северского Донца потянуло прохладой, природа и люди вздохнули свободней. Солнечный диск коснулся горизонта. Я сидел на цокольном выступе дедушкиного дома и смотрел на оранжевый закат. Пашка, мой младший брат, непоседа и вечный подбивала на разные приключения, и
Ветер сменил своё направление и теперь его порыв донёс до нас сладковатый запах ночной фиалки, распустившей свои маленькие и прекрасные цветки и распространявшие божественный аромат. Эти цветы наша бабушка Валя очень любила, сажала вдоль заборчика, отделявшего огород от внутреннего дворика, и бережно ухаживала за ними.
– Пацаны, может, махнём к деду Иванычу? – спросил я тоном, в котором не было ни капли настоящего желания куда-то идти.
– Зачем? – безразлично ответили мальчишки хором.
– Опять пчёлы покусают! – слегка взволновано ответил Сашка.
Да, прошлый раз ему от них ох как досталось! Он решил показать себя смельчаком и полез в содержимое улья, чтобы поменять соты. Естественно, с разрешения деда Иваныча, нашего соседа, жившего напротив. Но без защитной экипировки, которой обычно снаряжал его дед, перед тем как лезть в ульи. Поначалу мы думали, блефует, следили за его действиями без особого интереса, а когда Сашка начал доставать вторую пластинку сот, наши глаза смотрели на него, как на героя! Мальчишка посмотрел на нас, свысока. Дескать, «слабаки» вы, ребята! Я же сказал – сделаю, и сделал! А вы не верили!
До этого момента он делал всё идеально, как истинный пчеловод-профессионал, несмотря на свои не полные тринадцать лет. Но вот его рука предательски дрогнула, край деревянной рамки выскользнул из пальцев, ударился о соты, ещё оставшиеся в улье. Пчёлы встрепенулись, заметались, тревожно жужжа, принялись искать обидчика. Одна из полосатых жительниц маленького домика приблизилась к Сашкиному глазу явно с нехорошими намерениями. Он не выдержал, резко отмахнул насекомое рукой, но на её место прилетела другая пчела, более дерзкая и злая, и весь рой словно по чьей-то команде ополчился против него. Вот тут то его нервы окончательно сдали! Сашка начал быстро размахивать обеими руками и топать ногами, чтобы разогнать назойливых мохнатых насекомых и закончить начатое дело.
Мы слышали, как он ойкал при каждом следующем укусе, и мы с Пашкой просто умирали со смеху, глядя, как ему удаётся одновременно уварачеваться от пчёл и ставить новые рамки, при этом, не забывая корчить гримасы обиды и неудовольствия, вызывавшие у нас новые припадки смеха.
Ещё через минуту всё закончилось. Улей с помощью вовремя подоспевшего деда Иваныча, которому стало жалко парня, был собран и закрыт, а Сашка благополучно выдворен из пчелиного роя.
Иваныч смазал уксусом пчелиные укусы на теле Сашки, протянул ему небольшую беленькую таблетку и ковшик с холодным компотом. Эти нехитрые медицинские процедуры привели нашего героя в чувство. Он пыхтел и злился на нас, за то, что мы смеялись над ним и его боевыми ранами. Но я думаю, нам всем его было жаль. Хотя нет, если быть честным до конца, не только жаль. Мы в душе завидовали и хотели быть на его месте, не смотря на все шестнадцать укусов!
Вот уже оранжевый диск дневного светила на половину скрылся за соседним холмом, на вершине которого находилось деревенское кладбище. Кузнечики усилили свое стрекотание в траве. Ветер совсем стих, но прохлада осталась. В вечерней тишине послышались шаги. Через мгновение из-за яблонь, растущих возле каменного забора, что закрывает двор со стороны дороги, появилась корова Наташка, за ней бычок Борис, и замыкал шествие наш дед. Шел он своим обычным шагом – спокойным, уверенным, но одновременно широким. Весь его вид, осанка выдавали в нём человека сильного, мужественного, привыкшего все жизненные передряги переносить стойко, не прогибаясь под них. Все, кто знал нашего деда, относились к нему с уважением, я бы даже сказал с благоговением, и старались по возможности не ругаться с ним, а по возможности подражать ему, вплоть до житейских мелочей. Его авторитет в деревне был настолько высок, что даже большие местные начальники приезжали к нему, чтобы посоветоваться в том или ином вопросе.
– Эй! Сорванцы, чего разлеглись! А ну живо открывайте ворота! Скотину в стойло ставить надо! – крикнул нам дед, как, всегда не повернув своей седой головы в нашу сторону. – Сейчас бабушка подоит коровку-то нашу, и все будем пить парное молочко.
Я быстро встал, подбежал к деревянной калитке и откинул крючок. Вся процессия проследовала мимо меня той же чередой, и повернула по дорожке к коровнику, где уже стояла с ведром в руке у открытой двери, подпёртой камнем, моя бабушка Валя. Закрыв за ними калитку, я вернулся на прежнее место. Загнав коров, дед вышел, прикрыл в хлев дверь, вздохнул полной грудью, огляделся по сторонам и пошел по дорожке к нам.
Ещё мгновение – и он уже сидел рядом со мной на цоколе, глядя на нас, на мальчишек и ласково улыбался.
– Ну что, хлопцы, скучаем? – очевидно, вопрос или, пожалуй, само внезапное появление деда, напугало Пашку, он вздрогнул, но не подал виду и спокойным голосом ответил:
– Да, деда. Что-то ничего в голову не приходит, чем заняться. Вот лежим и смотрим на закат. Красота!
– Красиво-о, – протянул дед, оглядывая местные окрестности.
– Очень красиво, – согласился я.
– Весь вид, по-моему, портит кладбище, – вставил своё замечание брат. Он всегда пытался найти какой-нибудь минус или малейший недочёт, причём во всём! Этакий маленький критик.
– Мне тоже так кажется, – поддержал его Сашка, молчавший всё это время, – особенно ночью как-то страшновато! Там лежат люди, у которых закончилась жизнь, а нас живых всё равно тянет туда, не смотря на страх и предрассудки. Скорее, это простое любопытство управляет нами.
Он поёжился.
– Да… Смерть это не конец, это следующий шаг к новой жизни… – дед погрузился в долгое раздумье, не отрывая глаз от кладбища.
Он молчал и смотрел вдаль, поглощенный своими мыслями или воспоминаниями. Мы не отрывали от него своих глаз, смотрели и ждали. Ждали, когда дедушка сам решит заговорить. Дед Павло (так его называла вся округа) не любил, когда прерывали его размышления. Эта привычка выработалась у него с годами, и менять её он не собирался даже для внуков.
Так прошло минут пять, солнце почти скрылось за горизонтом, и весь окружающий нас мир погружался в ночной сумрак.
– КАР! КАР! – проорал у нас над головами неизвестно откуда взявшийся ворон.
Лицо дедушки Паши дрогнуло, он нахмурился. Появились глубокие морщины на лбу, а мы тихо переглянулись. Сашка встал и пересел поближе ко мне. Закончив следить за перемещениями своего друга, я снова обратил свой взор в сторону дедушки. Тот по-прежнему смотрел в сторону кладбища, но его лицо просветлело, и морщины разгладились, в глазах появился весёлый огонёк. Ещё через секунду губы его дрогнули и поползли в разные стороны, обнажая небольшое количество зубов, зато белых и здоровых. Он сложил руки на груди и опустил голову в тот самый момент, когда последний луч солнышка скрылся за горизонтом.