Хранители. Единственная
Шрифт:
Маркус подошёл к своему рабочему столу и взял с него рамку со вставленной в неё фотографией двухлетней давности. На ней они были с Сандрой в парке аттракционов. Ещё счастливые, радостные, весёлые. Ни о чём не подозревающие.
Вернее, это она ни о чём не подозревала. А он – подозревал. И даже, наверное, знал. Знал о Хранителях, знал, что Сандра с ними связана и рано или поздно к ним примкнёт. В семнадцать с лишним лет, именно в конце мая. И он ждал этого момента, будто бы он что-то резко мог поменять.
Он мог. И он поменял.
***
–
– Спасибо, – оборвала Сотрудницу на полуслове Миранда, забрала у неё из рук ватман и закрыла перед её носом дверь своей комнаты. Подошла к столу, взяла чёрный маркер, уселась.
Идея родилась у неё утром, когда она поняла, что какие бы трудности у неё не возникали с мятежниками из-за проблем с её братом, а те наверняка за неё беспокоились. Искали её. Если же не искали, то, по крайней мере, думали, где она.
Поэтому ей было необходимо сообщить, что она остаётся в Штабе под чутким прицелом Аманды Коллендж. Что теперь ей и шагу лишнего не сделать, не то что продолжать деятельность в роли мятежницы. Она буквально стала заложницей Штаба. Застряла здесь. Как в тюрьме.
В своё время Сандра удивилась словам о том, что Штаб – это тюрьма. Что ж, если бы сейчас она видела Миранда, то удивление у неё бы вмиг исчезло. Потому что теперь по-другому этот подземный комплекс по отношению к ней назвать было нельзя.
Коллендж не смирилась над Мирандой, сохранив ей жизнь. Она лишь усилила её страдания и мучения, и сделала она это умышленно. Нет никакого удовольствия жить в постоянной панике, нет никакого удовольствия жить. До тех пор, пока Мира не вспоминала тех, ради кого жить ещё было нужно. Пусть этот список таких людей и претерпел некоторые изменения, которых она и сама, наверное, не ожидала.
Она написала большими буквами послание, которое не несло в себе никаких призывов к её освобождению, а просто констатировало факт, который ещё не был общеизвестным. А потом вышла из своей комнаты, устремившись в безлюдный закуток, в котором располагалась та камера, которая точно контролировалась мятежниками. Это она знала так же точно, как собственное имя.
И, подойдя к камере, она подняла вверх лист так, чтобы было видно. Чтобы те, кто будет просматривать запись, увидели её послание, звучащее не самым оптимистичным, зато правдивым образом. Чтобы уяснили это, зарубили себе на носу, и не ждали её, как ждут солдат с фронта.
Она написала: “Я не вернусь”. И это были те слова, которые должны были знать мятежники. Больше им ничего знать не требовалось. Как посчитала Мира, этого было предостаточно
В Штабе было тихо.
Кастор спокойно зашёл в свою комнату. Поставил на пол сумку.
Он не просил ведь собирать его вещи, потому что был уверен, что вернётся сюда. Что ничего не изменится. Что он не будет жить снаружи, убежав от Хранителей.
Быть Сотрудником – это его призвание. То, что было предначертано ему Судьбой, и что ему было не под силу изменить.
“Кто-то обязательно по-настоящему полюбит тебя, Кастор. Но сейчас… Мне кажется одно. Это буду не я.”
Слова Сандры неумолимо звучали у него в голове, отзываясь грузным эхом. Но, с другой стороны, он был к этому готов. Потому что не могло всё быть, как в красивой сказке, где после признания в любви принцесса бросается на шею своему избраннику и осыпает его поцелуями, приправленными слезами счастья. Реальность – не сказка. В жизни всё иначе. В жизни принцесса плачет не от счастья, в жизни принцесса не может ответить взаимной любовью по щелчку. В жизни принцесса – не принцесса. Обычная девчонка, необычная лишь для некоторых.
С этим было необходимо мириться.
Но, что удивительно, Кастор смирился уже давно. Поэтому сейчас будто бы ничего не чувствовал.
Ничего, кроме укола отчаяния.
Разложив вещи, он вышел и направился в столовую. Не потому, что хотелось перекусить, нет. И кусок в горло не лез на эмоциях. Просто ему было необходимо кого-нибудь встретить. Одиночество сейчас было самым худшим вариантом времяпрепровождения, ведь тогда бы он вновь погряз в прошлом. Утонул.
Когда он зашёл внутрь, то не стал брать талон, занимать очередь. Просто сел за столик и стал смотреть на входивших. Вот две щебечущие о чём-то Сотрудницы, вот какой-то занятой Сотрудник.
А вот…
– Джу, – негромко позвал он. Девушка подняла голову, увидела друга. И ринулась к нему. Молниеносно подбежала и, даже несмотря, что он сидел и даже не успел встать к ней навстречу, крепко обняла его.
– Как ты здесь оказался? – прошептала она, закрыв глаза. И в голосе её слышались нотки облегчения.
– Долгая история, – ответил Кастор. Джулия отстранилась и села напротив него, подперев подбородок ладонями.
Она смотрела на него так, будто очень ждала его. Кастор это видел. И это не могло не радовать. Были всё же здесь ещё люди, которым было не всё равно.
Ему просто повезло, что он встретил её именно в этот момент. Что его подруга оказалась рядом, когда это так было нужно.
– Аманда знает, что тебе удалось убежать, – сказала она. – И я знаю. Но как?
– Разве камеры не зафиксировали? – с сомнением спросил Кастор. И Джу отрицательно покачала головой.
– Неужели тебе удалось самому совершить побег после… после этого чёртового детектора…
С каждым её словом становилось понятно: Джулия была в курсе всего. И, судя по всему, она переживала.
– Нет, без помощи со стороны тут не обошлось, – проговорил Кастор. – Но я понятия не имею, могу ли я тебе об этом говорить.
Остборн открыла рот от удивления.
– Ты во мне сомневаешься? – спросила она, не скрывая своего изумления.
– Как я могу полноценно доверять секретарше, нет, даже не так, – запнулся он, не сводя с неё глаз. – Правой руке Президента?
Она провела ладонью по лбу, шумно выдохнула. Пробарабанила пальцами по столешнице. Опустила взгляд.
Она нервничала, отметил про себя Кастор. Что-то не давало ей покоя.