Хранительница тайн
Шрифт:
Лорел поставила зеркало на место и выглянула в окно, совсем как в тот день. Она почти слышала лай Барнаби, видела, как кружит в пыли курица с одним крылом, чувствовала летний жар от дорожных плит. Казалось, глянь на дом – и увидишь, как прислоненный там обруч Айрис подрагивает от ветерка. Поэтому Лорел туда и не глядела. Иногда прошлое – все, что скопилось в его тесных складках, – доставляет почти физическую боль. Лорел отвернулась от окна.
Она прихватила в дом на дереве фотографию Дороти и Вивьен, ту, что Роуз нашла в «Питере Пэне». И книгу, и
С твердым намерением отыскать подсказку Лорел внимательно вгляделась в девушек, которые, стоя под ручку, улыбались в объектив. Где это снято? Очевидно, в доме, в каком-то помещении со скошенным потолком. В мансарде? Других людей на фотографии не было, но смазанная тень на заднем плане вполне могла оказаться быстро движущимся человеком – Лорел вгляделась пристальнее – очень маленького роста. Ребенок? Возможно. Хотя и это ни о чем не говорит, дети могут оказаться где угодно. (Впрочем, из Лондона их вроде бы по большей части эвакуировали еще в начале войны?)
Лорел нетерпеливо вздохнула. Все бесполезно. Сколько ни гадай, разгадка все так же далека. Может быть, ответ – сама книга, в которой фотография пролежала все эти десятилетия? Не связаны ли они между собой? Что, если мама и Вивьен вместе играли в спектакле? Или это очередное сбивающее с толку совпадение?
Лорел надела очки и, повернув фотографию к свету из окна, чтобы не упустить ни малейшей подробности, принялась тщательно изучать Дороти. Что-то в мамином лице было не так. Оно выглядело напряженным, как будто ее чувства к снимающему не вполне искренни. Не то чтобы он был ей антипатичен – совсем нет, просто улыбка казалась искусственной. От радости мама улыбалась бы иначе.
– Эй!
Лорел охнула и подпрыгнула. На лестнице, заглядывая в дверной проем, стоял хохочущий Джерри.
– Ой, Лол, – сказал он, качая головой. – Видела бы ты свое лицо!
– Да, я уверена, это было очень смешно.
– Очень!
Сердце у Лорел по-прежнему колотилось.
– Для ребенка, возможно. – Она глянула на пустую дорогу. – Как ты сюда попал? Я не слышала машины.
– Мы разрабатываем телепортацию. Знаешь, когда материю разлагают в ничто и пересылают на расстояние. Вроде получается, хотя, кажется, левое полушарие моего мозга осталось в Кембридже.
Лорел улыбнулась с преувеличенным терпением. Как ни рада она была видеть брата, шутить ей хотелось меньше всего.
– Тебе не нравится. Ладно. Я добрался до города на автобусе и дальше пешком.
Джерри пролез в дом и уселся рядом с ней, похожий на тощего косматого великана. Он долго тянул шею, оглядываясь по сторонам.
– Господи, как давно я здесь не был. Чудесно ты тут обжилась, кстати сказать.
– Джерри.
– Я хочу сказать, твоя лондонская квартира тоже мне нравится, но здесь меньше искусственного лоска, больше естественности.
– Ты
Джерри картинно задумался, постукивая себя по подбородку, затем откинул со лба непослушную прядь волос.
– Знаешь, кажется, да.
– Хорошо. Тогда, может быть, ты соблаговолишь рассказать, что выяснил в Лондоне? Не хочу показаться невежливой, но я пытаюсь распутать очень важную семейную тайну.
– Ладно, коли ты так сегодня настроена…
У него была зеленая холщовая сумка через плечо. Теперь он снял ее и длинными пальцами извлек наружу ежедневник. Лорел прикусила язык и не сказала, как ужасно выглядят торчащие в разные стороны листочки, клейкие закладки и пятно от кофейной чашки прямо на обложке. Раз Джерри защитил докторскую, наверное, он умеет делать выписки и даже находить их потом в этой помойке.
– Пока ты роешься, – нарочито бодро произнесла она. – Меня смутили твои слова по телефону.
– М-м-м? – Джерри все еще задумчиво перебирал листочки.
– Ты сказал, Дороти и Вивьен были едва знакомы. И уж точно не дружили.
– Да.
– Я просто… извини, я просто не понимаю, как такое возможно. Ты ничего не перепутал? – Она указала на фотографию улыбающихся девушек. – Что ты на это скажешь?
Джерри взял фотографию.
– Скажу, что они обе – очень красивые молодые особы. Качество пленки с тех пор заметно улучшилось. Технология черно-белой фотографии в сравнении с цветной…
– Джерри. – В голове Лорел явственно звучало предостережение.
– И… – Он протянул фотографию обратно, – я могу сказать точно, что семьдесят лет назад наша мама и другая девушка, стоя под ручку, улыбнулись в объектив.
Чертово научное мышление! Лорел скривилась.
– А это? – Она раскрыла «Питера Пэна» и ткнула пальцем во фронтиспис. – Здесь дарственная надпись. Смотри.
Джерри положил ежедневник на колени, взял книгу и прочел вслух: – «Дороти. Истинный друг – это свет в ночи. Вивьен».
Лорел понимала, что стыдно поддаваться мелочному чувству, и все равно не могла сдержать торжество.
– Это уже труднее оспорить, а?
Джерри упер большой палец в ямочку на щеке и задумчиво нахмурился.
– Да, согласен, это чуть похитрее.
Он поднес книгу ближе к глазам, поднял брови, всматриваясь, потом чуть наклонил ее к свету и, наконец, широко улыбнулся.
– Что такое? – спросила Лорел. – Что ты там увидел?
– Разумеется, ты не заметила. Люди гуманитарного склада вообще не очень наблюдательны.
– Джерри!
Он вернул ей книгу.
– Приглядись внимательнее. Текст написан разными авторучками.
Лорел пересела под окно, чтобы свет падал на книгу, поправила очки и всмотрелась в надпись.
Да, плохой из нее детектив. Лорел не понимала, как не видела этого раньше: слова о дружбе были написаны одной ручкой, имя «Дороти» – другой, тоже черными чернилами, но более тонким пером. Может, в авторучке кончились чернила и пришлось ее сменить? Какая-то уж слишком большая натяжка…