Хрен знат
Шрифт:
– Нет, - пропищал я.
– Вот и отлично. Тащи-ка его скорее сюда.
Я вернулся минут через пару минут. Протянул тетрадный листок с эскизом и чертежами. Петр Васильевич внимательно его осмотрел, как будто бы раньше не видел, кое-что уточнил:
– Это что за хреновины в месте крепления ручки?
– Сайлентблоки от "Москвича". Ну, втулки такие, резиновые, чтоб не сушило руки.
– А колеса зачем?
– С места на место переезжать.
– Лишнее... колеса здесь не нужны. Они усложняют конструкцию и будут ломаться в первую очередь. Проще плиту с двух сторон закруглить.
–
– Нет, ты видишь, Кузьмич, - вдруг засмеялся Петро, - какой толковый пацан? "Можно и так", говорит!
Что-то, наверное, с этой фразой было у них связано.
Мужики беззлобно захохотали. В другое время, я бы обиделся и ушел. Сейчас терпеливо ждал, хоть, честно сказать, не знал, куда себя деть. Сам виноват. Нужно было им отвечать с поправкой на возраст.
Вечерело. Шальной ветерок бережно перебирал гроздья зеленой глючины. На деревянном столбе истошно орала горлица: "Че-куш-ку! Че-куш-ку!"
Увидев, что я заскучал, дядя Вася тряхнул меня за плечо:
– Не обижайся, Кулибин. Просто Семен Михайлович, начальник грузового участка, тоже всегда говорит, "можно и так".
– Надумаешь делать плитку, - сказал, отсмеявшись, Петро, - про мыло забудь. Это дело такое: с концентрацией не угадаешь - все прахом пойдет. Немцы, в таких случаях, добавляют в раствор кровь. Специально привозят с бойни. Так что, будет бабка цыпленка рубать, ты не зевай. На наше оцинкованное ведро - четыре-пять капель. И не надо армировать.
Я ушел с пустыми руками. Трамбовку с эскизом Петр Васильевич придержал у себя. Сказал, что "надо мараковать". Я не мог предсказать его дальнейшие планы. Для меня этот человек был загадкой. Память о детстве хранит все, а он почему-то в ней не удержался. Наверное, близко не сталкивались. Не было в нем ни ярких примет, ни внешней харизмы. Не привлек он мальчишеского внимания.
Бабушка ковырялась на островке. Сквозь заросли ивняка, мелькал ее белый платок. Я перешел через речушку вброд, на всякий случай, спросил:
– Дядя Петя, а кто он такой? Почему я его раньше не замечал?
– Петька то? Оттого и не замечал, что он из Москвы недавно вернулся. На заработки ездил, за длинным рублем. Это кум Василия Кузьмича. Он на смоле давно, но больше наездами.
Она уже подпушила оставшиеся четыре рядка и теперь собирала в кучку, срезанные мной кустики молочая. Это, конечно, сорняк, но куры любят его на драку. Больше, чем коты валерьянку.
Я хотел еще что-то спросить, но бабушка перебила:
– Иди, там тебе дед приготовил работу.
Во дворе меня ожидали два ведра кукурузы в початках и четыре снопа проса. Ну да, впереди воскресенье, базарный день. Деду нужно успеть навязать веников. Сам он сидел у входа в сарай и готовил лозу. Каждый побег вербы нужно было расщепить надвое, выбрать ножом сердцевину и запарить в ведре с кипятком. Только тогда вязки на ручках обретут благородный коричневый цвет, а сам веник будет похож на тот, что рисуют художники в своих иллюстрациях к сказкам.
Я в таких случаях не заморачивался. Провязывал ручку белой полипропиленовой нитью. Вид, понятное дело, не тот, но на качестве это не сказывалось. Главное - скорость. Вязать приходилось в количествах, приближенных к промышленным. Семь КАМАЗов сырья с гектара - это вам не хухры-мухры.
Была у меня приспособа и для очистки семян с веничья - полый большой барабан, с наваренными на поверхность гвоздями, кусками прутка и прочим железным хламом, сидящий на электрическом двигателе. Я включал его в сеть, семена, под своей тяжестью, ложились на барабан и, соприкасаясь с ребристой поверхностью, разлетались в разные стороны. К концу рабочего дня, по двору было трудно ходить. Ноги вязли в густом, красно-коричневом слое. Вечером приезжал знакомый мужик, и выгребал все под метелку. Он разводил бройлеров в подвале своего дома и тоже "ковал железо, пока горячо" - вдруг, передумаю? Ведь никто, кроме меня, не дал бы ему и ведра бесплатного корма.
Дед работал еще по старинке: в основе - железная полоса из проволоки-катанки, на брезентовом ремешке - деревянная ручка, с пробитой понизу точно такой же проволокой. Вставил в раскрытый зев пару метелок, придавил, потянул на себя.
Я делал эту тупую работу, и вспоминал о будущем. Был в моей жизни долгий период, когда только веники и помогли выжить.
Лет через тридцать пять, меня научит этому ремеслу дедушка Ваня, мой родственник и сосед, после смерти бабушки Паши, оставшийся бобылем. На зиму он уезжал к дочери в Сочи. Запирал изнутри все двери, прыгал через забор - и на вокзал. И в восемьдесят лет прыгал, и в девяносто, и в девяносто пять.
Возвращался он в конце марта. Забирал у меня своего Шарика - помесь дворняжки с болонкой, и начинал зарабатывать деньги. Кормился от земли. Для начала выкапывал в огороде луковицы тюльпанов, собирал в пучки молодой укроп, доставал с чердака пару веников прошлогоднего урожая, грузил в тачку и отвозил на базар. Случая не было, чтоб не продал. Там тоже не зевал. Увидит косу без ручки, купит за пять рублей, дома "сгандыбачит" косьё, на следующий день продаст за червонец. Что только ни выпускала его домашняя мастерская! Ручки для топоров и напильников, приспособы для кос и граблей, кисточки, ящики для посылок, веники, растительное масло. Ну, да, вы не ослышались, растительное масло.
Водил дедушка Ваня дружбу с директором маслозавода и ежегодно, в качестве благотворительной помощи ветеранам войны,
получал от него машину отходов - семечковой шелухи. Ко двору подъезжал самосвал - мечта оккупанта, и вываливал кучу добра возле его калитки. Не ему одному привозил, а всем ветеранам и работникам МЭЗа, имевшим приусадебные участки. Это идеальное, экологически чистое удобрение. Разбросаешь слоем по огороду, за зиму отходы перегниют, и земля обретает плодородие целины.
Получали то помощь многие, но не каждый имел хозяйскую жилку. Иван Прокопьевич лучше других знал, что наряду с шелухой, мелкими камешками кусочками листвы и будыльев, конвейер отбраковывает и, сросшиеся между собой, "обоймы" из крупных семечек. Он пропускал сырье через несколько разнокалиберных сит, провеивал его на ветру и добывал в итоге, два с половиной мешка полноценной ядреной семечки. Потом он сдавал добычу на частную маслобойню в обмен на молочную флягу ароматного масла и полмешка жирной макухи. Какую-то часть хабара дед оставлял себе, остальное шло на продажу.