Хрен знат

Борисов Александр Анатольевич

После седьмого класса, я каждое лето ездил в село Натырбово, где она работала агрономом, чтобы помочь по хозяйству: натаскать воды, прополоть грядки, оборвать с дерева спелые яблоки. Своих детей у бабушки Ани не было. На ней обрывался род Гузьминовых. В молодости она была очень красивой, женихами перебирала, да так и ушла с девичьей фамилией на кресте.

Жила она в старинной казачьей хате с земляными полами. При хате был огород с добрую треть карликового государства и такой же большой сад. Работы хватало, но справлялся я с ней за неделю, чтобы не

загнуться от скукотищи. Телевизора в хате не было, радио не работало, а по местным девкам я не ходил, стеснялся.

Анна Акимовна целыми днями пропадала на колхозных полях. Она приходила поздно, готовила мне еду и сразу ложилась спать. Кое-какие странности в ее поведении, я сразу заметил, хоть и не придал им большого значения. В хате, на всех подоконниках, были разбросаны сигареты и папиросы, в пачках и россыпью. А на столе и тумбочке, в изголовье ее кровати, стояли фабричные пепельницы,

наполненные "бычками". Естественно, я удивился:

– Бабушка! Неужели ты куришь?!

– Нет, внучек, - сказала она, - не курю, и тебе не советую.

– А это зачем?

– Ночью, когда тревожно, лежу и пускаю дым. Если кто-то заглянет в окно, подумает, что в доме мужчина и побоится меня убивать...

У матери все началось по-другому. Ей казалось, что кто-то из ближайшего окружения наводит порчу на нашу семью. Первой под подозрение попала Прасковья Акимовна. Бабушке было запрещено даже общаться с родной сестрой, и они встречались тайком, когда мать уходила в школу...

– Здорово, Кулибин! А ну, отчиняй ворота!

Я вздрогнул и поднял голову. Надо мной возвышался дядя Петро с мешком на плече. Был он мрачен и, самую малость, поддат.

– Плечом надави!
– скомандовал дядя Вася.
– Забыл, что калитка здесь на пружине?

Судя по интонации, был он за что-то на своего напарника зол.

Под могучим плечом, я проскользнул во двор, расчистил пространство у двери летней веранды, которую дед, время от времени, расширял:

– Ставьте пока сюда. Дальше нельзя, Мухтар может обидеться.

– Фух!
– выдохнул дядя Петро и впечатал мешок вплотную к стене.
– Принеси-ка, Кулибин, холодной воды. Вчера испытал трамбовку, такую же, как у тебя. Протоптал старику Кобылянскому бут под фундамент. Пожалуй, ты прав: колеса у этого агрегата надо было предусмотреть. До сих пор ноги не держат!

– Аж денежки заработанные на обратном пути потерял!
– с укоризной, сказал Василий Кузьмич.
– Утром ходили, искали, да кто-то, видать, встал еще раньше нашего!

Я сбегал к колодцу за свежей водой. Петро напился, ополоснул лицо, встряхнул рабочую куртку.

– Ладно, - сказал, - пошли-ка, Кузьмич, на бревнышке посидим. Негоже гулять по чужому двору, когда взрослых дома нема.

Я поставил ведро на скамейку, открытку и обе газеты, положил на обеденный стол. Читать там все равно нечего. В Краснодаре открылась краевая партийная конференция и весь свежий номер "Советской Кубани" был посвящен исключительно ей.

– Так что ты там за верстак на бумажке

изобразил?
– спросил дядя Вася, как только я снова вышел на улицу.

– Это станок для изготовления тротуарной плитки, - пояснил я, осторожно подбирая слова.
– Условное название "вибростол".

– Опять из журнала?
– хмыкнул Петро.

– А откуда еще?

– Дашь почитать?

– Я ж говорю: в библиотеке брал.

Судя по разговору, Петру было не очень. В его сегодняшнем тоне преобладал скепсис.

– Ты о деле, о деле спрашивай!
– вмешался Василий Кузьмич.

– Ладно, давай о деле, - согласился напарник, - откуда ты взял такие размеры?

Он достал из кармана, стал разворачивать сложенный вчетверо лист. Из него тотчас же выпали и закружились в воздухе два бумажных рубля.

– Моп твою ять!!!
– хором сказали представители пролетариата и прикусили язык. В те времена было не принято "матюкаться" в присутствии несовершеннолетних.

– Куда же ты, падла, смотрел?
– сурово спросил дядя Вася, когда схлынул ажиотаж.

– Так на твоих же глазах все карманы выворачивал наизнанку, - оправдывался Петро, - и бумагу давал тебе подержать. Кто ж его знал, что я деньги туда положу?

Настроение у мужиков стремительно поднималось. Они все же переругивались, но уже было видно, что конфликт между ними исчерпан. А я ждал, когда внимание вновь обратится ко мне, чтобы вернуться к сути вопроса. Наконец, Петр Васильевич расправил бумагу и чиркнул по ней прокуренным ногтем.

– Вот, - сказал он, - семьсот на семьсот. С чего ты приплел эти цифры?

– Как?
– изумился я, - вы ж говорили, что собираетесь лить на дому тротуарную плитку? Я и посчитал с карандашом: чтоб выпускать ежесуточно пятьдесят метров на круг, точно такой размер и понадобится.

– Я говорил?!
– еще более изумился Петро (типично кубанский прием: сгоношить всю толпу и красиво уйти в сторону) - Говорил? А ведь действительно, кажется, говорил. Пьяный был, но что-то припоминаю...

– Вы еще деду впаривали насчет деревянных форм - в запале напомнил я.

– Как ты сказал? Впаривал?
– засмеялся Культя, - хорошее выражение, надо будет запомнить. Сдавайся, кум! Насчет форм ты впаривал точно. Я еще "Хасбулата" пел...

– Ну ладно, будем считать, что впаривал, - согласился Петро, принимая новое слово, как эстафету, - только как я эту хламину спрячу в сарае? Ты только, Васька, представь: семьсот на семьсот!

А полсотни на круг? Это ж Кулибин мне намекал на квадратные метры! Куда столько?! Да через неделю работы придет ОБХСС - и с песнями на этап! Нет, мне бы чего попроще. Чтоб как вчера: пришел, сделал работу, положил деньги в карман - и гуляй!

Я хотел, было, сказать, что тротуарную плитку можно лепить и на стиральной машинке, если ставить ее неустойчиво, но Василий Кузьмич толкнул меня локтем в бок: молчи, мол.

Выговорившись, Петро поскучнел. Закурил, было, папироску, но закашлялся и смял ее в кулаке.