Хрен знат
Шрифт:
И так меня это заело, что ни о чем другом думать не мог. Когда они спрыгнули на ходу, поинтересовался у бабушки Кати: кто, мол, такие? Она мне фамилию девичью назвала, а толку-то в том? Судя по обручальным кольцам, обе они уже замужем.
За мостом кони свернули направо. Играя мышцами, зашагали по бездорожью, отмахиваясь хвостами от надоедливых мух. Берег здесь был извилистым и крутым. На горизонте виднелось облако пара, поднимавшегося над источником с горячей водой. Дальше, за узкой излучиной, начинались сады плодосовхоза "Предгорье".
Будучи
Это место стало для меня зримым воплощением фразы "тоска по Родине". Скитаясь по морям-океанам, мысленно возвращался
к неприметному роднику с его лягушатами. Приезжая домой, в отпуск, вытаскивал сюда Витьку Григорьева, попьянствовать на природе. "Стакан саданул - и домой", здесь не прокатывало. Пил до победного, пока не придет такси. Пешочком-то ноги собьешь...
– Набери, Сашка, водички в дорогу, - сказала бабушка Катя, доставая из-под сидения алюминиевый пятилитровый бидон и кружку.
– Ох, и жарко сегодня будет!
Она ослабила вожжи, и тоже вылезла из телеги. Мохнатые губы коней, осторожно потянулись к траве.
На чистом песчаном дне пузырятся ключи. Играют на солнце. Нет здесь ни водорослей, ни бородатого мха. Даже трава не растет по окружности, в радиусе полутора метров. Тонкою струйкой, вода стремится из этой хрустальной чаши в русло реки, смешиваясь с мутным потоком. Как детство, мое во взрослую жизнь.
– Долго ты там, копуша?
Чтобы не потревожить первозданное волшебство, осторожно вычерпываю три полных кружки. Ручеек иссякает. Жду, пока чаша наполнится. Одуряюще пахнет полынь. Ее много по берегам. Как в наше время амброзии.
К моему возвращению, Екатерина Пимовна расстелила попону,
разложила на ней традиционную кубанскую снедь: молоко, сало, вареные яйца, хлеб и соленые огурцы.
– Садись, помощник, позавтракаем. Кони заодно отдохнут, травки пощиплют. Им ведь сейчас все в гору идти. Водички попил?
– Еще не успел.
– Пей, Сашка! Хоть через силу, но пей. Она для тебя полезней иного лекарства. Всегда приезжай сюда на велосипеде, и с собой набирай.
– Ага, - не поверил я, - настолько полезная, что даже трава вокруг не растет.
– Потому не растет, что в ней серебра много. Это вода святая, - пояснила мне Пимовна таким убедительным тоном, что я сразу подспудно поверил. Вот тебе и деревенщина необразованная!
– Бабушка Катя, - отбросив условности, прямо спросил я, - откуда вы все это знаете, без экспертизы в научной лаборатории? Я не про воду, а вообще. Какую траву, где и когда срывать? Сушить ли ее на солнце, или настаивать на спирту? Как из нее приготовить лекарство? Книжка, наверное, специальная есть, или кто научил?
– Вот делать мне нечего, - рассмеялась она, - только сидеть целый день, да умные книжки читать. Этому, Сашка, не учат. Оно приходит само, как твои вещие сны. Видишь, Каурый потянулся за конским щавелем, а от клевера морду воротит? Щавель невкусный, горький, но именно он сейчас ему нужен. Кто его этому научил? Почему кошка с собакой, когда заболеют, ищут по запаху нужную им траву? Книг начитались? Ты будешь смеяться, но я тебе так скажу: все живое понимается изнутри. Для того чтобы узнать характер ромашки, надо самому ею побыть. Вот тогда и поймешь душой, с какими словами к ней подступиться, чтобы она помогла.
По-моему, баба Катя сболтнула чего-то лишнее. Как-то вдруг запричитала, засуетилась:
– Всё, Сашка, всё! Ехать пора. Эдак, мы и до ночи никуда не успеем!
Ну, "ехать" - это слишком образно сказано. Пришлось топать пешком, рядом с телегой, подталкивая ее в меру сил. От мостика дорога пошла в гору, со средним уклоном градусов тридцать, не меньше. Такой подъем запряженным лошадям не осилить. Для них была проложена своя колея: наискосок, по дуге. Но и по ней наши супруги шли тяжело: приседали перед рывками, скользили копытами по траве. На дрожащих от напряжения крупах, черными пятнами проступил пот.
Шли молча. Бабушка Катя все чаще вытирала лоб рукавом. Я тоже устал, но не подавал виду.
По этому склону никогда не росло ничего, кроме разнотравья.
Пастухи выгоняли сюда коров, пчеловоды везли ульи к ближайшей посадке. За ней начинались делянки работников семсовхоза. Земля там, как пух лебяжий. Сплошной чернозем, без единого камушка. Я ведь когда-то три года на ней отбатрачил...
На этой простенькой мысли я чуть не споткнулся. Потому, что вспомнил, узнал одну из смешливых теток, которых мы подвозили до моста через Невольку. Твою мать! Это же моя бывшая теща!
Любка мне встретилась через два года после того, как вернулся из Мурманска и окончательно осел на этой земле. С ремонтом машин к тому времени я уже завязал, в газету еще не устроился, но временно был при деле. Ради записи в "трудовой", сидел в частной конторе и перематывал сгоревшие двигатели.
Сказать, что платили мало, значит, ничего не сказать. Вместе с мамкиной пенсией, нам хватало числа до двадцатого. Приходилось выкручиваться. В паре с попом-расстригой, который состоял в РНЕ, и по этой причине был в розыске, мы собрали "бригаду ух". Были в ней и сборщики подписей, и агитаторы, и работники паспортного стола, и нужные люди на местных уровнях власти. Модно было тогда кого-нибудь выбирать. То в край, то в район, то в Думу.