Хрен знат
Шрифт:
На интуицию я никогда не жаловался. Она тогда еще говорила,
что это и есть основная причина Любкиного демарша, что весь этот год меня использовали как лоха и бесплатную рабочую силу.
Да ну!
– не поверил я.
– Называла Сашунчиком, пылинки с меня сдувала. Неужели она подумала, что бывший моряк станет претендовать на какое-то там зерно?! Я, вроде, такого повода не давал. Купил ей дубленку, новые сапоги. Нет, это смешно!
И зажили мы с мамкой по-старому. В интересах бригады, я ушел с непрестижной работы обмотчика, устроился в малотиражку корреспондентом.
Жизнь текла своим чередом. Только с головой мамка дружила все реже и реже. Загодя стала готовиться к весеннему наводнению. Белье и одежду перевязала в узлы и вынесла в коридор. А когда подморозило, пустила туда кур. Побоялась, что они перемерзнут в сарае. Пустить то пустила, а дверь в мою комнату забыла закрыть. За три дня, что я отсутствовал дома, они впятером устроили такой срач, что каждый сантиметр чистоты пришлось вырывать с боем. Вот почему, когда Любка пришла мириться, я честно обрадовался. Уж что-что, а по части порядка, она была великим специалистом. Мы, выпили, закусили, и транзитом через постель, стали жить мирно и счастливо. Год пролетел, как под копирку. Я намахался лопатой и тяпкой, ссыпал урожай в закрома. И точно по календарю, ровно за сутки до получения Любкой натуроплаты за пакет семейных паёв, последовал выстрел:
– Два года живем нерасписанными! Ты меня в грош не ставишь! Я так не могу!
На ровном месте. Ни с того, ни с сего. Рта не успел открыть, а она уже за калиткой.
Вот тут-то моя интуиция всласть надо мной покуражилась. Но я все равно не сдавался. Нет, - думаю, - это совпадение. Ну, не может человек так притворяться! Да и права Любка. Кто она мне?
– приходящая домработница. Любая бы на ее месте взбрыкнула.
Опять же, матери наши... А насчет того, чтобы расписаться, я ей так говорил:
– Роди мне, Любаха, сына. Все, что есть, тебе подарю. Такую свадьбу закатим! На руках занесу в церковь, как когда-то дед мою бабушку. Я ведь, ему за год до смерти пообещал: когда вырасту и женюсь, будет у меня сын, которого я назову Степаном. Чтобы был на этой земле еще один Степан Александрович. Роди, пожалуйста! Я ведь умереть не смогу спокойно, если слово мое так и останется пустым обещанием.
Не захотела она. Или не смогла. Когда тетке под сорок, и нет у нее детишек, поневоле возникает вопрос: не комолая ли она? Я об этом Любку не спрашивал. Она сама намекнула, что когда работала в Чехословакии, был у нее офицер сожитель, что бил он ее ногами в живот.
К подобным рассказам, я всегда относился скептически. Сделал вид что поверил, но в душе усмехнулся. Бывал за границей и знаю, как русские люди боятся подозрения в аморалке. Вылететь оттуда раз плюнуть, уж слишком конкуренция велика. Все женщины хают бывших своих мужей и сожителей. Даже моя первая, сказала при расторжении брака: "Пил, бил". А что ей еще было придумать? Не скажет же она на суде: "Причина развода в том, что я сама сука"?
В этом плане, я Любку не понимал. Проще всего свалить вину на кого-то. Ну, бог наказал, или злодейка - судьба выкинула такое коленце, что рожать ты не сможешь. Не сдавайся же ты, сделай хоть маленький шаг в этом направлении. Брось курить, не заглядывай в рюмку. В церковь сходи, свечку поставь. Вдруг, да обломится?
Короче, простил я, когда по весне Любка явилась с миром и бутылкой тещиной самогонки, но дал себе честное слово, что это в последний раз.
Весь год на меня давило дурное предчувствие. Тем не менее, на земле я работал честно, хоть и держал в уме грядущий итог. А в преддверии "часа икс", вообще ни разу не выпил и обращался к Любке только ласковым словом.
Что, интересно, она придумает?
– не выходило из головы.
– Какой повод найдет?
Зря гадал. Обошлось без повода. Любка нажралась в дупель, и
вломилась в мой дом со словами "Твою мать!" на устах. И, честное слово, мне почему-то стало смешно. Я выслушал пару визгливых фраз, потом указал пальцем на дверь и сказал:
– Вон пошла, прощелыга! И чтобы твоей ноги здесь больше никогда не было!
Первый месяц после того, я видел Любку раза четыре в неделю. Она слонялась возле редакции, вздымала на меня страдающие глаза и просила прощения. Еще бы, сколько там той зимы! А я проходил, как мимо пустого места, слова не обронив. Угол в душе, который когда-то занимала она, стал большим пустырем. Я даже не помню день, когда Любка исчезла, ушла из моей жизни...
– Поехали, Сашка! Сколько можно стоять истуканом?
– нетерпеливо сказала бабушка Катя.
– Можно подумать, ты что-то здесь потерял.
– Иду!
Я бережно зачерпнул горсть горячей земли, смял ее на ладони и пропустил сквозь пальцы. Странно, но чернозем не превращается в пыль.
Вдоль гребня горы кони выбрались на дорогу, понуро затопали по наезженной колее. Те же тополя вдоль обочин, поля да посадки. А в бездонном омуте неба далекое облачко, как белое перышко, что обронила случайная птица. Солнце еще не лютовало, но уже начало припекать.
– Что молчишь, - спросила бабушка Катя, - не взопрел еще?
– Нет, - предательски пискнул я.
Голос еще не начал ломаться, но дело к тому шло.
– Ты про то, что я тебе утром насочиняла, наплюй и забудь, - озабоченно сказала она.
– Поверишь еще...
Э-э, нет, - подумалось мне.
– Это повторное упоминание уже неспроста. По-моему, тут скрывается какая-то тайна. Как же, блин, Пимовну расколоть?
– А вот мои дедушка с бабушкой с деревьями разговаривают, - бросил я нейтральную фразу.
– Ишь, ты, какой хитренький!
– вдруг, засмеялась она.
Этого еще не хватало! Мне почему-то приблазнилось, что все мои мысли Пимовна читает насквозь. Аж потом прошибло! А ну как, моя сага о Любке для нее уже не секрет? Я замкнулся в себе
и замолчал, нет-нет, да бросая косые взгляды в ее непроницаемое лицо.
И этот демарш не остался для нее незамеченным:
– Что не так? Почему ваша светлость надувшись, как мышь на крупу?
– Будто не знаете!
– обиженно буркнул я.