Хрестоматия по истории СССР. Том 1
Шрифт:
Все законы и постановления, какие бы то ни было и по какой бы то ни было причине изданные в Литве против польского народа, касательно занятия высших и каких бы то ни было должностей, вверяемых и поручаемых нами, также касательно имений и земель, касательно приобретения земель и владения ими в великом княжестве Литовском, приобретаемых за женой или по выслуге, покупкой, по наследству или по дару и каким-либо другим способом, сообразным с законом и обычаем, — все такие законы, по согласию всех чинов, разрушаем и обращаем в ничто. Отныне они не должны иметь никакой силы и значения, как законы, противные справедливости и взаимной любви и унии. Отныне как поляк в Литве, так литовец в Польше может приобретать имение и поселиться всяким законным способом и может по закону занимать должность в той земле, в которой будеть иметь оседлость. Что же касается до духовных должностей, то вольно нам будет раздавать их безразлично, как было и до сих пор, не обращая внимания на оседлость
Обдумано также и принято в особенное внимание и то, чтобы та экзекуция, которая началась в Польше со времени короля Александра, по узаконению, сделанному на сейме в Петрокове 1504 г. [121] касательно наших столовых имений и земель в королевстве, не простиралась на великое княжество Литовское; потому что настоящею привилегией оставляются великому княжеству Литовскому в полной силе все права, узаконения, вольности, постановления, обычаи; поэтому остаются в своей силе все их пожалования, лены, залоги, продажи, пожизненныя владения, данныя справедливо и законно под каким бы то ни было наименованием, и мы их оставляем в этой силе: на вечные времена литовцы не могут подлежать и не подлежат экзекуции, требуемой вышесказанным узаконением Александра.
121
Речь идет о постановлении сейма 1504 г., в силу которого запрещено было «столовые имения» (господарские домены) в Польше раздавать «в заставу» (под заклад). «Экзекуция» состояла в возвращении «заставных» или пожалованных шляхтичам имений в состав господарских доменов.
Все эти вышеизложенныя дела, обсужденныя, решенныя и постановленныя обоими народами, с точным исполнением всех привилегий, договоров, записей, какие касательно этой унии сделаны королями польскими и князьями литовскими, — общими государями обоих этих народов, и предками этих народов и утверждены нами, мы, признавая эти дела честными, нужными и обязательными для обеих сторон, по добровольному решению и желанию этих сторон, верховною нашею королевскою властию одобряем, укрепляем, утверждаем, признаем на вечныя времена крепкими, важными, законными, справедливыми, основательными со всеми привилегиями, относящимися к ним, и обещаем нашим королевским словом, нашей честью и в силу нашей королевской присяги, что все это обязаны будем всегда твердо держать и соблюдать мы и потомки наши, короли польские, и обе стороны — поляки и литовцы — и их потомки обязаны будут держать и соблюдать эти дела на вечныя времена в целом и в частях, и мы не допустим поколебать их когда-либо или расторгать каким бы то ни было способом, умыслом или делом.
«Милостивые господа сенаторы и другие чины Польского королевства! На речь, которую, господа, от вашего имени сказал нам епископ Краковский в прошедшую субботу, мы вследствие многих причин, должны были дать вам ответ письменный. Вскоре после того, в тот же день, вы нам дали еще рукопись, в которой говорится, что его величество король, наш общий государь, с нашего общего согласия, постановления и желания уже утверждает этот акт унии, тогда как на деле мы этого между собою еще не постановили, и у нас не в обычае просить государя утверждать то, что еще не приведено к концу».
«На все это можно было бы отвечать обширно; но мы не будем вдаваться в пространныя слова, чтобы не тянуть дела; и так уже не мало потеряли мы времени, с немалым вредом для себя, ожидая, когда вы решитесь вступить с нами в братския сношения и покажете любовь, достойную нашей унии с вами: поэтому, излагая дело короче, даем вам, господа, такой ответ, что как наши предки, так и мы не так узко понимаем это слово — уния, как вы желаете понимать его».
«Что мы справедливо понимаем так унию, доказательством служит то, что княжество Литовское всегда пребывало и пребывает до сих пор во всей целости, при всех атрибутах власти, при всех должностях и в определенном объеме границ. Нам недоставало лишь того, чтобы мы могли быть в вас уверены, чтобы между нами и вами сохранилась ненарушимо уния союза и дружбы, и чтобы и в Польше и в Литве был государем только тот, кто угоден обоим народам и избран ими обоими. Случалось, ведь, что в Литве бывали князья, которые не были в то же время королями польскими [122] что, впрочем, не нарушало братской любви, потому что ваши предки, господа, не стремились увеличивать свое королевство Литвой, но вместе с нашими предками сохраняли в целости оба государства, взаимно одни других любили и тем были страшны всем врагам».
122
Витовт (1392–1430), Свидригайло (1430–1432), Сигизмунд Кейстутович (1432–1440), Казимир Ягеллончик (1440–1447), Александр (1492–1501). 2 Crescit Ausonia Albae ruinis — Рим (собственно Италия) растет благодаря развалинам Альбы (Альбалонги). 3 Речь Посполита (Rzecz pospolita) — общее дело, республика, — название, установившееся для объединенного Польско-Литовского государства.
«В самом деле, братская любовь должна допускать равенство, должна быть такою, чтобы приносить равную пользу обоим народам, а если слить Литовское княжество с королевством, то не будет никакой любви, потому что в таком случае Литовское княжество должно поникнуть перед Польшей, литовский народ должен был бы превратиться в другой народ, так что не могло бы быть никакого братства. Тогда бы недоставало одного из братьев, т. е. литовскаго народа, что явно из самой записки вашей, господа, данной нам. Там в одном пункте говорится и об уничтожении обряда возведения на княжеский стол великого князя Литовского и об утверждении наших прав печатью королевства и о сеймах тоже только Польскаго королевства. Все это ничего другого нам не обещает, как только то, что говорится в известном выражении: crescit Ausonia Albae ruinis»2. «Видя такия дела, мы должны думать, что кто бросил эту записку между вами и нами, тот сам отталкивает нас от соединения с вами, господа, и указывает нам идти таким путем, чтобы из всего дела не вышло ничего, потому что он тянет нас к тому, чего мы никак не можем сделать с доброю совестию, при нашей верности нашему государю, как великому князю Литовскому, и к нашей речи — посполитой3, как нашей матери, и чего нам не следует делать, чего мы никогда и не желаем делать. Эта записка уничтожает нам государя и его титул — великий князь Литовский, уничтожает нашу речь — посполитую и ея честь, все наши вольности, должности, награды, милости, о чем мы с вами, господа, ни письменно, ни устно не желаем рассуждать, а тем более подвергать, что-либо подобное сомнению, да по доброй совести не можем и думать об этом.
Мы приехали к вам, господа, за братством, за братскою любовью, а не затем, чтобы потерять нашу речь — посполитую и нашего государя, великого князя, лишив его титула — великий князь Литовский. Если бы мы это сделали, то поступили бы против нашей присяги, против нашей совести. Если же мы обманули бы в этом деле бога, обманули бы нашего государя, нашу речь — посполитую, то в чьих глазах мы достойны были бы веры впоследствии?
О нас судили бы по пословице: кто не верен себе, может ли быть верен другим?».
«Притом, со времени нашего приезда сюда — в Люблин, мы часто слышали от вас, что вы, господа, не желаете отнимать у нас наших почестей, наших должностей: между тем эта записка сильно противоречит таким заверениям вашим, потому что когда мы потеряем нашу речь — посполитую, великаго князя и сольем с вашими наши чины, то какие же это будут должности великого княжества Литовского, тогда не будет ни этого княжества, ни литовского князя?
Оне вдруг должны были бы прекратиться, пасть в самом основании, против чего люди мудрые всегда принимают меры, так как ничто насильственное не может быть прочно. Так как никто не обязан делать невозможное, то просим вас, господа, не тянуть нас к таким делам; они нам очень прискорбны; вы нас унижаете, предлагая их».
«Не меньшее унижение для нас и то, что в этой записке вы, господа, хотите от нас вещей, противных нашим законам и вольностям, — вы хотите, чтобы почести и должности великаго княжества Литовского давались безразлично вам и литовцам, если у вас будет какая-нибудь оседлость в Литве, а иныя должности хотите получать даже независимо от оседлости.
Какая, господа, нам польза от таких должностей, которых бы литовец не мог занимать? Знаем, что в королевстве есть маршалок [123] есть печатники, есть воеводы, есть гетман2, подскарбий3, все это мы имеем у себя издавна и распоряжаться этим, помимо нашего государя и помимо нашего народа, мы не желаем предоставить никому, — точно так же, как не желаем вовсе давать совет вам в ваших делах, так как и вам показалась бы несносною чужая власть».
123
Маршалок великий — министр двора в Польше. 2 Гетман — главнокомандующий в Польше. 3 Подскарбий — министр финансов в Польше.
«Если бы мы вам уступили в этом пункте, то литовский народ в скором времени был бы затерт множеством мудрых, достойных людей из народа польского; между тем мы имеем право получать сами выгоды этой унии. Мы, природные, действительные, давние жители этого государства, т. е. великого княжества Литовского, имеем это право за заслуги наши и наших предков, потому что мы служили в этом государстве нашим государям нашею грудью и кровию; умирали за свободу нашего отечества, и, на сколько могли, уберегли его до сих пор от столь могущественных и разнородных врагов. Вы, господа, конечно, желаете, чтобы ваше славное королевство знало, как оно размножилось и расширилось мудрыми вашими советами и чтобы летописи свидетельствовали потомству о каждом из вас. Точно так же и нам нужно стараться, чтобы оставить нашей матери речи — посполитой Литовской и нашему потомству память о том, как верно и усердно служили мы им не только делами, но и мудрыми советами, сообразно нашему долгу, и чтобы таким образом передать в потомство доброе наше имя».