Хромой кузнец (сборник)
Шрифт:
– По здорову ли, Горыныч? Ну как, выучился выжимать из камня водицу?
Горыныч – так называли Волоса по Железным Горам и ещё оттого, что падал он из-за туч, похожих на горы.
– И ты гой еси, кузнец, – отмолвил он удивлённо. – Нет, не выучился ещё…
– Ну, это беда поправимая, – сказал ему Кий и кивнул на сидевшую девушку: – Я тут сестру к тебе снарядил, она посильней меня будет. Она тебе живо всю премудрость покажет. И тебе, и жене твоей Волосыне, и малым Змеёнышам…
Сирота наконец осилила страх, подняла голову и посмотрела на Змея – как на проказливого кота, подобравшегося
– А что это она там такое строгает?
Кий ответил:
– Примеривается, хочет вас всех свежевать, да боится шкуры испортить…
Не в шутку перепуганный Змей начал пятиться, заморгал… А смышлёная девушка оглядела кольчужную чешую, оглядела когтистые лапы – и поддакнула, как сговорились:
– Пожалуй что на подмётки сгодится…
Тут уж у Змея от страха в животе заурчало. Ударил могучими крыльями, взвился и дал дёру, как будто гнались за ним. Такой поднял ветер, что Кия и девушку сбило с ног, замело снегом, едва откопались. Хорошо, Скотий Бог того не видал.
– Эх, жаль, больно быстро удрал, – сокрушался кузнец, пока шли назад. – Не выспросил я у него, что они над Сварожичами учинили, живы ли славные!
Злая Морана долго Волоса укоряла:
– Девки побоялся, негодный! Ты вспомни-ка, с кем силами мерялся! А ледяной зуб на что? Или со страху всё позабыл?
– Да-а! – обижался Змей. – Одного я в спину ударил, с другим и втроём едва совладали, до сих пор хребтина болит! Ты от кузнеца сама бегала, а сестра-то ещё посильнее его, он сам мне сказал…
Говорят, с той поры он летал за данью всё неохотнее, потом совсем перестал. Очень боялся опять наскочить на столь же грозную девку, – не одна она на свете такая! Не соберёшь ведь ни косточек, ни чешуи!
Зато меж Людьми завелись дерзкие и смешливые, начали ходить от деревни к деревне, распевать задорные песни про смелого кузнеца и глупого Змея, на все лады издеваться над Кромешным Миром, над мраком и Смертью. Скоморохи – вот как прозывали этих Людей, и у Чернобога с Мораной не стало худших врагов, разве что кузнецы, подобные Кию.
А маленький сын Перуна и Лели подрастал среди Змеевичей. Играл с ними, потом почтительно и внимательно слушал, чему учила Морана. Он был очень неразговорчив и не расспрашивал о матери, не рвался больше к отцу. Злая волшебница долго пыталась прочесть его мысли, выведать, что сохранилось в его памяти, что поистёрлось. Но так и не сумела. Ведь он был внуком Земли и Неба, внуком Любви и сыном Богов. Стали Морана и Чернобог призадумываться, не вырос бы этот мальчонка им на погибель, – а и вырастет ведь, если недоглядеть… Долго советовались и наконец порешили:
– Оженим их с младшенькой Змеевной, когда подрастут!
Сын Перуна выслушал с низким поклоном и опять ничего не сказал. Вот и поди разбери, что там у него на уме. А ходили за ним всё няньки-чернавушки, те самые, избравшиеся Змею в дань ради своих племён. Только они, хоть и редко, слыхали, как смеётся сын Грозы и Весны. Зато часто случалось им прятаться за его неширокой спиной то от ярого Змея, то от гневливой Змеихи Волосыни. Почему-то те не могли вытерпеть его взгляда:
Моровая Дева
Тем временем на Людей навалились новые горести. На засыпанной снегом Земле стояли такие безжалостные холода, что птицы, не спрятавшиеся в ирий, мёртвыми падали с деревьев в лесу. Дикое зверьё приходило к домам, просилось погреться. Сказывают, кузнец Кий первым додумался задобрить неумолимый мороз угощением, откупиться едой. Велел юной жене наварить горшочек ячменной кутьи – сладкой каши на меду, с сушёными ягодами – и выставил его за порог со словами:
– Мороз, мороз! Иди кутью есть! Не морозь ни меня, ни моих коров, овечек да свинок…
И вскоре было замечено – тех, кто не скупился на угощение, мороз обходил. Зато Железные Горы, доселе чуть видимые под Месяцем вдалеке, стали как будто приближаться, расти. И догадались Люди: это слой за слоем, пласт за пластом прибывал на них лёд. Совсем гибель, если и дальше вширь расползётся, до края Землю заляжет…
Только злая Морана и этакой казнью была ещё недовольна. Уж очень ей не терпелось совсем извести на Земле живое дыхание: мыслимо ли дождаться, пока достигнет краёв Земли, доползёт к Океан-морю медленный лёд! Сварила она вонючее варево, бросила в него крысиный помёт, плюнула, произнесла заклинание – сгустился серый пар над грязным котлом, ступила на пол пещеры Моровая Дева в белых смертных одеждах, тощая и голодная, с длинными распущенными волосами. А в правой руке у неё был скорбный платок, каким покрывают невест: чермный, цвета спёкшейся крови.
– Ходи меж Людьми, – приказала ей мерзкая ведьма. – Повевай, помавай своим платом на север, на юг, на запад и на восток! И чтобы некому было хоронить умерших там, где ты пройдёшь!
Стремительной тенью изникла из-за Железных Гор посланница Смерти… Начала незримо похаживать, опустошая селения. Не щадила ни дряхлого старца, ни новорожденного в колыбели. Лишь собакам, кошкам и петухам дано было видеть жуткую гостью. Петухи поднимали отчаянный переполох, кошки прятались по углам, а собаки с яростным лаем бросались на что-то невидимое. И порой Люди успевали сообразить, что к чему. Тогда бабы и девки нагими шли на мороз, впрягались в соху и заступали Смерти дорогу: опахивали своё место, очерчивали в снегу борозду – замкнутый круг. Переступить эту черту Моровая Дева не смела и удалялась разгневанная, мстила кому придётся: обрывала пышные хвосты петухам, лишала голоса псов…
Кое-где от отчаяния начали приносить жертвы Моране. Чертили на испоганенной Земле её образ, устраивали плетень, наполняли его подношениями. Бывало, убивали там и Людей…
Но даже и Смерти знакома усталость. Надоело Моровой Деве мерить своими ногами широкую и враждебную Землю, надумала она взобраться на плечи человеку. И надо же было случиться, чтобы попался ей навстречу брат Кия, возвращавшийся с городского торга домой.
– Слышал ли ты о напасти, от которой все умирают? – приняв зримый облик, спросила его Моровая Дева. – Вот это я и есть. Будешь теперь носить меня на себе, да смотри, не вздумай миновать хоть чью-нибудь избу! А будешь верно служить, так и быть, тебя пощажу.