Хромой Орфей
Шрифт:
– Спокойно!.. Подожди здесь, я сам посмотрю. Коли что, так мы тут занимаемся.
Он выбежал на черный ход и столкнулся с толстым жильцом, который в одном халате торопливо поднимался на пятый этаж, светя синим фонариком.
Павел побежал за ним. Сюда! Он узнал эту дверь на повороте коридора, ненавистную дверь, сколько раз он стоял перед ней и затаив дыханье смотрел сквозь замочную скважину внутрь! Над крышами многозначительно молчало усеянное звездами небо, и Орион висел прямо на кроне каштана.
Тени знакомых людей, теснившихся в панике у перил
Запах сырости и затхлой одежды, разбросанные водочные бутылки, таз с засохшим кругом грязи, стул с продавленным сиденьем; на кухонном столе горбушка хлеба и серебряная бумажка от плавленого сырка, смятая в шарик. В комнате на комоде молчал старинный граммофон с заводной ручкой, на полу перед комодом разбитая пластинка; свадебная фотография в овальной рамке и черная ленточка на фотографии молодого человека в форме немецкого солдата. Знакомые черты... Банальный летний пейзаж в массивной раме был прислонен к стенке двуспальной кровати, а со здоровенного крюка, вбитого в разбухшую от сырости стену, свисал обрывок ремня.
Крюк и ремень выдержали.
А вот и хозяин комнаты. Холодеющее тело уже сняли, положили на кушетку, обитую черной клеенкой, и грязной простыней покрыли безобразную гримасу смерти. Выступающий бугорок носа и впадина живота, ноги в стоптанных лакированных ботинках неестественно выворочены, морщинистая рука с длинным ногтем на большом пальце выскользнула из-под простыни и касается пола. Он был тих. Ушел, ушел от них в неподвижность, неодушевленность, из-под обстрела живой ненависти.
Павел медленно отвернулся. Перед ним опять расступились, но так и впились глазами в его лицо, словно чего-то ждали.
Не дождались.
– Что там такое?
– испуганно спросил Гонза, увидав отсутствующее выражение, которое Павел принес из темноты.
– Что-нибудь случилось?
– Ничего, - рассеянно ответил Павел.
– Один из соседей повесился.
Но, уже не владея собой, рассказал Гонзе все.
За углом взревел мотор автомобиля, потом хлопнула дверца, и машина ушла во тьму.
Гонза оторвался от фонаря и вынул руки из карманов. Металлическая штора магазина церковной утвари была опущена, и окна верхнего этажа отражали свет месяца, висевшего над крышами. Там спит она. Чего тебе здесь надо? Нет смысла торчать тут, дом давно заперт, в нише обнимаются влюбленные.
Он пошел было, но сразу же остановился. Стук каблучков, приближавшийся по затихшей улице, заставил его затаить дыхание. Неужели? Из-за угла выскользнула стройная фигура в светлом платье, промелькнула в конусе света и скрылась в тени. Он сразу узнал ее по легкой походке
Бланка торопливо, мелкими шагами шла к парадному, роясь на ходу в сумочке.
Опомнившись, Гонза перебежал мостовую, оказался сзади нее, заметил, что она невольно прибавила шагу. Хватит! В несколько шагов он догнал ее, схватил сзади за плечи.
Она вскрикнула от испуга. Быстро повернувшись, вырвалась у него из рук, но сейчас же узнала и поникла.
– Гонзик!
– Это прозвучало как упрек.
– Откуда ты взялся?
– Свалился с луны.
Она, не улыбнувшись, откинула волосы со лба; ей, видимо, нелегко было прийти в себя от испуга.
– С ума сошел!
Он притянул ее к себе и заметил, что она дрожит как в лихорадке. Он хотел, чтоб успокоить, поцеловать ее в голову, но она в ужасе отстранилась.
– Опомнись! Это же я. Если б я знал, что ты такая пугливая...
– Что ты тут делаешь?
Строгость тона смутила его.
– Ничего. Смотрел на твое окно и представлял себе, как ты спишь. Это плохо?
– Нет,
– Вот видишь. Надо же считаться с инстинктом. Ну уж, помирись со мной!
Она подняла на него глаза, испытующе, со сжатыми губами поглядела ему в лицо, потом молча кивнула - нет, ей это не снится, - и напряжение ее ослабло. Вдруг она уткнулась ему в грудь и вздохнула.
– Послушай, никогда этого больше не делай. Обещай мне, сумасшедший! У меня до сих пор колени дрожат.
И она с облегчением засмеялась собственному испугу. Он обнял ее за плечи и повел к парадному, - бог весть почему она казалась ему ребенком, разбуженным от сна. Бланка остановилась у витрины с опущенной шторой.
– Чего ты это придумал? Что-нибудь случилось?
– Нет. Просто мне вдруг ужасно захотелось быть поближе к тебе.
Она сама порывисто обняла его. Прильнула к нему всем телом, губы ее, сперва чужие, холодные, приоткрылись и будто растаяли под его губами. Ты мой! Теплое, живое тело - он сжимал его с яростной силой, они стояли, врастая друг в друга с каждым вздохом. Желание и страх. Держи ее, держи вот так, это твой мир, вселенная, ослабишь объятие, и он расплывется в пустоте, умри за него, но не отпускай! Больше у тебя нет ничего! Гонза испугался, почувствовав у себя на губах ее слезы.
– Что с тобой?
– Не обращай внимания, я просто страшно счастлива... а счастливый человек все время боится.
Он губами закрыл ее рот, слегка встряхивал ее за плечи и шептал ей в волосы:
– Я тоже. Мне необходимо было видеть тебя сегодня; на меня вдруг напал такой страх... Нет, ничего определенного, просто бессмысленный страх за тебя... за нас обоих, как бы что-нибудь не встало между нами... погоди, дай мне сказать! Может, этот страх от войны или от того, что нас ждет... не знаю. Мне ужасна мысль, что мы можем потерять друг друга, нет, это не трусость, прежде мне было все равно, только теперь... Знаешь, я шел сюда и говорил себе: не могу так дальше... И я решил сказать тебе, чтоб уж покончить с этим. Чего мы ждем?