Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
— Я, товарищ командир, — первым ответил шифровальщик батареи краснофлотец Баранов.
— В разведку пойдете, — просто сказал Никифоров. — Узнайте по возможности, где немцы, какие у них огневые силы. Кого с собой возьмете?
— Один пойду, — подумав, ответил Баранов и, встретив недоуменный взгляд капитана, пояснил: — Удобнее одному прошмыгнуть возле фашистов.
— Добро! — согласился Никифоров. — К Галанину еще загляните. Что там у него?
Баранов ушел. Время потянулось еще медленнее, С нетерпением Никифоров ждал утра, хотя и понимал, что облегчения оно не принесет:
Утро 20 октября встретило батарейцев неприветливо. Шторм не утихал. Море напоминало гигантский кипящий котел. Временами стеной валил мокрый снег, и тогда в нескольких шагах ничего не было видно.
— Катера в море! — передал Сабельников командиру батареи.
Никифоров поглядел в визир и увидел несколько маленьких суденышек в двух милях от берега. Точно скорлупки, они раскачивались на крутых волнах, подставляя форштевни ветру. Палубы катеров то и дело заливало водой.
— Возможно, за нами, товарищ командир? — с надеждой спросил Сабельников. Никифоров покачал головой: в такую непогоду катера не в состоянии отправить шлюпки на берег. К тому же противник поставил свои пушки у самого уреза воды и открыл огонь по судам.
Вернулся измученный Баранов. По тому, как озорно сияли глаза краснофлотца, Никифоров понял, что разведка прошла удачно.
— Ну, где фашисты? — поторопил он, раскладывая на столике карту.
— Везде, товарищ командир, — ответил Баранов. — Обложили нас со всех сторон. Но главные ударные силы у них, по-моему, на дорогах. Особенно вот на этой, — показал он по карте дорогу, идущую от батареи к Кярдле. Никифоров отметил на карте указанные разведчиком места, затем спросил:
— У Галанина были?
— Был. Но самого комбата не видел. Узнал только, что орудия взорваны…
Никифоров отпустил Баранова:
— Смените-ка бушлат. Весь мокрый.
Он высчитал исходные данные для стрельбы по дорогам, записал их на бланк и подозвал Сабельникова:
— Передайте на орудия.
Сабельников передал прицел и целик для каждого орудия в башни.
— Старшина батареи звонил, — сообщил он. — К огневой позиции отходят группы бойцов. Что с ними делать?
— Как что?! — удивился Никифоров. — Размещать по самообороне вместе с нашими. А командиров ко мне.
Через полчаса на КП, прихрамывая, пришел лейтенант Федоровский.
— Иван Дмитриевич?! — обрадовался Никифоров, протягивая Федоровскому руку. — Вот не ожидал встретить у себя на батарее. Откуда?
— С пристани Лехтма, — ответил Федоровский. — Оставили ее… Как только два торпедных катера забрали штаб СУСа, так мы сюда… Катера нас будут у маяка Тахкуна ждать. Так нам передали.
— Будут, раз передали, — неопределенно ответил Никифоров. — Что с ногой?
— Да так, пустяки. Сосна при взрыве свалилась. Пухнет как на дрожжах. Но пока еще терпимо.
Вошел старшина Суздаль. Никифоров подал ему руку, как старому знакомому. Уже в дни войны учитель математики из Белоруссии был назначен к нему командиром отделения комендоров, но должности в башнях были все заняты, и он послал его на сухопутную оборону командиром стрелкового взвода.
— Сколько с собой привели батарейцев? — спросил Никифоров.
— Ровно половину, товарищ капитан, — смутился Суздаль, точно он был виноват в гибели вверенных ему краснофлотцев. — Зато у меня теперь все стали автоматчиками!
— Где же вы достали столько автоматов? — полюбопытствовал Никифоров.
— У немцев их много… Поделились с нами малость…
— Побольше бы нам такой дележки! — поглядел Никифоров на Федоровского. — Тогда фашисты не скоро бы нас выбили с батареи.
Он поставил Федоровского на левый фланг обороны, автоматчиков Суздаля расположил в центре. Правый фланг поручил военкому. Сам оставался на КП и оттуда управлял огнем и руководил сухопутной обороной.
Как и следовало ожидать, противник обрушил на батарею шквал артиллерийского и минометного огня, потом по всей полосе перешел в наступление. Башни стреляли поорудийно, прямой наводкой. Там, где вздымали каскады взрыхленной земли шестипудовые осколочно-фугасные снаряды, враги не продвинулись ни на метр. К полудню немцы усилили атаки на стык обороны 26-й и 316-й батарей, стремясь расчленить моонзундцев на части. Это им удалось сделать лишь во второй половине дня, когда в башни были поданы последние четыре снаряда. 316-я береговая батарея оказалась отрезанной от остальных подразделений. Катера к этому времени отошли на запад и держались на траверзе маяка Тахкуна.
— Орудия зарядить! — скомандовал Никифоров.
Через минуту Сабельников доложил ему:
— Батарея готова, товарищ командир.
Никифоров сам взял в руки телефонную трубку:
— По фашистским захватчикам… батарея… залп!
Раскаленные стволы выплеснули четыре длинных языка пламени.
— Спасибо, артиллеристы! — Голос командира батареи дрогнул. Но Никифоров быстро овладел собой. — Башни взорвать! — приказал он и передал трубку Сабельникову.
Сабельников растерянно молчал.
— Ну-ну, держись! — Никифоров сжал плечо краснофлотцу. — Понимаю, брат, тяжело…
Сабельников одним из первых прибыл когда-то на место будущей батареи. Вместе с Никифоровым выбирал, где лучше построить огневую позицию, и особенно командный пункт.
Никифоров прошел во вторую башню: хотелось поглядеть, как краснофлотцы готовят к подрыву орудия. Встретил его командир третьего орудия сержант Родин. Вместе с шестью оставшимися артиллеристами он таскал ящики с толом в подбашенное отделение. Остальные батарейцы ушли на сухопутную оборону.
— Хватит ли? — кивнул Никифоров на уложенные в ряд ящики с толом.
— У нас еще столько есть, — ответил Родин. — Разнесет башню на куски от такой махины.
— Уложите всю взрывчатку — тут же и подрывайте. Потом на самооборону, — сказал Никифоров.
— Есть, товарищ командир! — ответил Родин и подхватил ящик с толом.
Никифоров зашел и на первую башню, где тоже забивали взрывчаткой подбашенное отделение, потом вернулся на КП. Баранов сжег документы и ушел на самооборону. Сабельников кувалдой бил приборы управления.