Хроника расстрелянных островов

Виноградов Юрий Александрович

Раздался оглушительный взрыв, потом второй. Казалось, дважды под ногами раскалывалась земля.

— Башни?! — влетел в рубку Сабельников. В руках он держал полупудовую кувалду. Никифоров устало опустил голову. Он не видел, как выбежал краснофлотец, до слуха донесся лишь звон битого стекла. Сабельников с яростью крошил кувалдой хрупкие приборы.

Последняя береговая батарея Моонзунда перестала существовать. У гарнизона нет больше ударной силы, а значит, и часы его сочтены. С винтовками и пулеметами долго не продержишься, да и патроны уже на исходе.

К противнику же подходят свежие подкрепления, его минометы не дают бойцам ни минуты покоя.

Возле огневой позиции разгорелся бой, его отголоски доносились и до КП. Гитлеровцы, на глазах которых была взорвана башенная батарея, бросили на артиллеристов мотоциклистов. Батарейцы встретили их дружным огнем, особенно автоматчики старшины Суздаля.

Мотоциклисты вынуждены были развернуться и скрыться в лесу.

Никифоров снова пошел на башни: хотелось узнать, что стало с ними после подрыва. Метрах в сорока от второй башни он увидел распростертое тело сержанта Родина. Наклонился к нему, пощупал пульс: командир орудия был жив. «Очевидно, взрывной волной отбросило его сюда», — подумал Никифоров и поглядел на дымящуюся башню: где же его шестеро помощников?

Его отвлек связной, прибежавший от лейтенанта Федоровского.

— Немцы готовятся к новой атаке, товарищ капитан!

До башни донеслась частая стрельба.

— Уже пошли в атаку, товарищ капитан!

— Раненого перетащите к КП, — показал Никифоров на Родина и, не оглядываясь, побежал к лесу, на опушке которого из окопов отстреливались батарейцы.

…Воспользовавшись относительным затишьем, комитет комсомола 316-й башенной береговой батареи решил провести комсомольское собрание. Весть об этом мигом облетела батарею. От каждого отделения были посланы делегаты-комсомольцы; остальные находились в окопах, готовые в любую минуту отразить очередную атаку врага.

Возле командного пункта батареи уже собралось около ста человек. Подошли краснофлотцы с 507-й зенитной батареи СУСа и несколько человек из инженерного батальона.

Курочкин взобрался на камень-валун, поднял руку.

— Товарищи, есть предложение открыть наше комсомольское собрание. Повестка дня: «Положение на острове», — объявил Курочкин.

Сбоку от него, за двумя сосенками, разорвался снаряд. Ветер разметал над собравшимися мелкие кусочки земли. Курочкин покосился на взрыв и еще громче сказал:

— Мы окружены, товарищи! Отступать нам некуда. Предлагается одно-единственное решение: драться с фашистскими захватчиками до последнего патрона, до последней капли крови. Других мнений нет, товарищи комсомольцы?

— Не-ет! — хором ответили батарейцы.

— Есть предложение принять клятву балтийцев, — воодушевился Курочкин. — Глеб, зачитывай, — повернулся он к Конкину.

Конкин встал на валун, ветер трепал в его руках исписанный корявым почерком лист бумаги. Вблизи опять разорвался вражеский снаряд, потом еще один. Но никто не обращал на них ни малейшего внимания.

— «Товарищи краснофлотцы! — громко читал Конкин. — Мы, моряки Балтийского

флота, находившиеся на острове Даго, в этот грозный час клянемся нашему правительству и партии, что мы: лучше все до одного погибнем, чем сдадим наш остров. Мы докажем всему миру, что советские моряки умеют умирать с честью, выполнив свой долг перед Родиной. Прощайте, товарищи! Мстите фашистским извергам за нашу смерть!..»

— Правильно! Не сдадимся! Лучше смерть! Биться до последнего! — неслось со всех сторон.

— Фашисты в атаку пошли! — крикнул один из краснофлотцев. Комсомольцы двинулись было на позиции, но их остановил Курочкин.

— Одну минуту, товарищи! Принимаем клятву балтийцев? — спросил он.

Комсомольцы подняли винтовки над головой:

— Принимаем! Все до единого!..

— Значит, единогласно! А теперь в бой, друзья! — призывно крикнул Курочкин, и комсомольцы тут же разбежались.

— Клятва же не подписана! — воскликнул Конкин. — А без подписи какой же это документ?!

— Мы и подпишемся, — сказал Курочкин.

Конкин вывел под клятвой: «По поручению подписали Курочкин, Орлов, Конкин». Подумав, он дописал: «Полуостров Тахкуна».

— Теперь все как положено, — взял лист Курочкин и сложил его вчетверо. — Вот что, Орлов, найди бутылку, спрячь туда нашу клятву, закупорь ее как следует и бросай в море. Понял?

— Понял, — ответил Орлов. Он хотел спросить, найдут ли когда-нибудь клятву балтийцев, но Курочкин и Конкин уже бежали на огневую позицию. Возле первой башни отстреливалась группа батарейцев. Курочкин и Конкин легли рядом, заряжая винтовки.

— Огонь! — подал команду лейтенант Федоровский, и Курочкин, почти не целясь, выпустил все пять патронов по густой цепи врагов. Набил магазин новыми патронами, и снова пять раз дернулось правое плечо от выстрелов. В третий раз полностью зарядить винтовку он не успел: гитлеровцы ворвались в окопы. Завязалась рукопашная. Курочкин со злостью выкинул вперед винтовку и воткнул штык в живот рослому фашисту. Солдат взвыл от боли и покатился к ногам в окоп. Появились еще три фашиста. Курочкин выскочил наверх и с размаху ударил прикладом ближнего солдата по каске. На помощь ему бросился Конкин и сбил прикладом второго солдата с ног. Но слева подбежали сразу пять гитлеровцев. Перед глазами появился дрожащий ствол немецкого автомата и жидкий сизый дымок над ним… Это было последнее, что промелькнуло в сознании Курочкина.

…К вечеру ценой больших потерь противнику удалось выбить батарейцев из окопов и оттеснить их к башням. С КП Сабельников сообщил командиру батареи, что катера все еще находятся на траверзе маяка. Никифоров приказал военкому батареи со своей группой пробиваться из окружения сначала в район 26-й береговой батареи, а потом к маяку Тахкуна. С собой военком забирал и всех раненых, намереваясь их в первую очередь переправить на катера. Никифоров оставался на батарее и принимал всю тяжесть удара противника на себя. Ему помогали лейтенант Федоровский и старшина Суздаль.