Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
— Я же говорил вам, что придется заниматься понтонами, — сказал он. — И не один раз. Вот увидите.
К вечеру понтонный взвод 10-й отдельной саперной роты был уже в Кейгусте. У пирса стояла десантная флотилия. Егорычев увидел самоходную баржу, два буксира, четыре катера и тральщик. Возле них суетились красноармейцы, загружая трюмы боеприпасами, оружием и продуктами.
С моря доносился грохот волн, ударявшихся о берег: в Рижском заливе бушевал шторм. Свирепый, порывистый ветер гнал на берег низкие, тяжелые тучи, гнул к земле вершины тонких деревьев. Пошел дождь. Вскоре он превратился в ливень и скрыл от глаз бурлящий залив.
— Погодка сегодня! Не иначе, сам сатана разгулялся! — пробасил сержант Ходак. — В море вывернет наизнанку и все кишки смотает в клубок.
— На флоте говорят: вода моряка не боится. Главное — работа. Быстро проверить резиновые лодки и погрузить их на корабли, — распорядился Егорычев, с симпатией глядя на молодых саперов.
Саперы обследовали резиновые лодки и водрузили их на палубы судов. Егорычев сам крепил их тросом, чтобы при переходе волны не смыли за борт.
Выход из Кейгусте затягивался, думали, к ночи шторм поутихнет. Но ветер не ослабевал, с залива доносился монотонный шум прибоя. Летняя ночь коротка, но ведь только ночью может незаметно пройти отряд кораблей. В полночь загудели моторы и суда стали покидать тихую бухточку. Егорычев с половиной саперов шел на головном тральщике, остальные разместились на самоходной барже. Едва вышли из закрытой бухты, как тральщик атаковали шеренги крутых волн, обрушивая на него десятки тонн воды. Палуба то уходила из-под ног, то валилась набок: приходилось цепко держаться, чтобы не стукнуться о перегородки. К тому же в маленьком кубрике, до отказа набитом саперами, жарко и душно. Кое-кто уже прижимал носовой платок к губам, сдерживая подступавшую тошноту.
— Считайте, первый виток из кишок сделан, — пробасил Ходак. Самого его, плечистого, коренастого, не брала никакая морская болезнь.
— А сколько их будет всего? — спросил молодой сапер.
— Полный клубок. Правда, к тому времени мы уже успеем прийти на Рухну.
— Чтобы рухнул этот остров Рухну!
— Для того мы туда и идем.
Слушая разговор саперов, Егорычев думал о своем, вспоминал нелегкую службу на островах…
Два года назад его с понтонным взводом послали в Эстонию. На Кронштадтском рейде саперов посадили на теплоход «Луга», и через день они уже сошли на берег в эстонском порту Палдиски. Вместе с ними на теплоходе шел личный состав будущей 315-й башенной береговой батареи. Там Егорычев познакомился с капитаном Стебелем, с которым потом на Менту довелось долгое время жить в одном доме.
В Палдиски перед саперами была поставлена первая задача — переправить орудия береговой батареи на остров Вяйке-Пакри. В распоряжении Егорычева понтонов не было. Имелся лишь парк надувных резиновых лодок, каждая из которых могла поднять отделение краснофлотцев с полным боевым снаряжением. А Охтинский и Навагин торопили с переправкой батареи. Тогда Егорычев предложил сделать девятилодочный паром; по его расчетам, он должен был выдержать одно орудие весом более четырнадцати тонн. Начальник инженерной службы одобрил идею командира понтонного взвода, самодельный паром был построен, и на нем батарею переправили на Вяйке-Пакри. Позднее, в 1940 году, тем же способом взвод Егорычева переправил все береговые батареи на Сарему и Хиуму. Летом этого же года в Менту была сформирована 10-я отдельная саперная рота, куда вошел и понтонный взвод. Саперы получили новую задачу — строить 315-ю башенную береговую батарею. У Егорычева к тому времени закончился срок действительной службы, он собирался ехать домой — хотелось продолжить прерванную учебу в техникуме. Неожиданно его пригласил к себе подполковник Охтинский и предложил остаться на сверхсрочную службу.
— Обстановка напряженная, сами знаете. А нам специалисты нужны, — объяснил Охтинский. — Хотите старшиной батареи к капитану Стебелю или командиром понтонного взвода? — предложил он. — Выбирайте!
Егорычев выбрал свой же понтонный взвод.
— Правильно! — одобрил Охтинский. — В саперной роте комсостава мало. А вы знающий специалист. В следующем году осенью пошлем вас учиться на курсы, — пообещал он. Но обещанию начальника штаба БОБРа не суждено было сбыться: началась война. В тот тихий, теплый вечер — а Егорычев его запомнит на всю жизнь — в клубе после кино начались танцы. Там он встретил Людмилу Побус. Они долго танцевали, смешно разговаривая на полурусском, полуэстонском языке. Перед отбоем он ушел из клуба, чтобы проверить своих саперов. На обратном пути нарвал огромный букет белой сирени и вышел на дорогу, ведущую от клуба к хутору Побусов. Людмила шла одна. Смущенный Егорычев протянул ей сирень.
— Спасибо, — произнесла Людмила и прижала букет к груди.
— Я провожу вас до дому, добро? — предложил Егорычев.
— Добро, — по слогам произнесла Людмила незнакомое ей слово.
Они медленно шли к деревянному дому Побусов, окруженному зеленой стеной деревьев. Договорились днем встретиться и пойти на берег Рижского залива. Егорычеву хотелось взять руку девушки, но смелости не хватало.
— Гриша, скорее в роту! Скорее! Боевая тревога!.. — услышал он голос старшины сверхсрочной службы Галеева, казначея роты, с которым жил в одной комнате.
Обернулся на голос — Галеев ехал на велосипеде.
— Боевая тревога, понимаешь?! — крикнул Галеев и быстро скрылся в темноте в направлении дома, где жил политрук роты Буковский.
Слова «боевая тревога» настолько были неожиданными для Егорычева, что он, даже не простившись с девушкой, побежал в роту. Удивленная Людмила осталась одна. А рано утром саперов на машинах отправили в Курессаре, и с тех пор он ни разу не был в Менту, но часто вспоминал Людмилу…
В кубрик по отвесному трапу скатился краснофлотец.
— Приготовиться к высадке десанта! — передал он приказание командира.
— Всем наверх! — в свою очередь распорядился Егорычев и за краснофлотцем поднялся на палубу.
Наступило раннее, не по-летнему хмурое утро. Небо сплошь покрыто серыми облаками. Ветер несколько стих, но волны по-прежнему кидали тральщик из стороны в сторону. Впереди огромной шапкой возвышался остров Рухну, отчетливо виднелся высокий маяк. Десантный отряд заходил с подветренной стороны, качать стало меньше. Вскоре тральщик лег в дрейф, опасаясь подходить к берегу.
— Лодки на воду! — приказал Егорычев, и саперы принялись за дело. В первую же спущенную лодку сел сержант Ходак, к нему стали садиться красноармейцы из стрелковой роты. Началась пересадка десанта на лодки и с буксиров, катеров и баржи.
— Пошел, товарищ старшина! — крикнул Ходак и включил подвесной мотор.
— Давай!
Лодка, до отказа наполненная красноармейцами, отошла от тральщика и закачалась на волнах. Готовилась отойти и вторая лодка, как вдруг привычный шум прибоя разрезал мощный гул моторов и из-за зеленой шапки Рухну вывалилось около десятка немецких самолетов.
— По фашистам огонь! — скомандовал командир тральщика.
Резко захлопали две пушки тральщика, встречая самолеты врага. Первый самолет пронесся над самым кораблем и сбросил две бомбы. Кормовая пушка замолчала. Егорычев оглянулся и увидел лежащего на палубе краснофлотца; из правого виска его текла кровь. Не раздумывая, он бросился к пушке, зарядил ее и взялся за клевант, но не успел произвести выстрел, как возле борта мгновенно выросли два пенистых султана воды, поднятые разорвавшимися бомбами. Егорычева подняло вверх и бросило в водоворот…