Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
Полковник Мельцер был вне себя от гнева. Резко отчитав за беспечность командиров первой роты и штурмовых ботов, он приказал сейчас же выходить в море. Страшно было даже подумать, что первая волна теперь может не выполнить боевую задачу из-за нелепой задержки первой роты. Ведь фактически по огневой мощи она не уступает русскому стрелковому батальону. На вооружении немецкой усиленной стрелковой роты имелись два противотанковых орудия и две горные пушки, три легких и два тяжелых миномета, шесть станковых пулеметов, три огнемета и противотанковое ружье. Требовалось только 65 штурмовых ботов, чтобы переправить эту, роту на вражеский берег.
Мельцер ушел с пирса лишь после того, как затих шум моторов штурмовых ботов, на предельной скорости идущих к вражескому берегу. Сам он со штабом полка намеревался переправиться на Муху со второй волной.
14 сентября на рассвете наблюдатели с Муху заметили в редеющем тумане десантные корабли: катера, баржи, самоходные боты, шаланды и шлюпки. На противоположном берегу пролива заухали немецкие орудия, снаряды стали все чаще рваться в районе пристани Куйвасту. Из-за серых облаков появились первые «юнкерсы» и, рассыпавшись над побережьем цепью, стали бомбить передний край обороны островного гарнизона, подготавливая место высадки своего десанта.
— Начинается… Держись, — бросил Смирнову на ходу Абдулхаков и стремглав выскочил из дзота. Смирнов вышел вслед за ним.
Над островом стоял сплошной гул от разрывов вражеских снарядов и авиабомб. Артиллерия гарнизона молчала, терпеливо ожидая подхода десантных кораблей на прямой выстрел.
Смирнов быстро установил стереотрубу и впился глазами в мутно-серый пролив, разглядывая выплывающие из тумана десантные катера. Они заполнили собой весь пролив и шли на небольшом расстоянии один от другого. Над ними кружили истребители, прикрывая их с воздуха.
Из леса к Смирнову подошел Охтинский с биноклем в руках. Став поодаль, он внимательно осмотрел весь горизонт, отыскивая основное направление удара врага. Группа, идущая прямо на Куйвасту, была наиболее многочисленной, да и «юнкерсы» с особой тщательностью обрабатывали пристань.
В небе неожиданно повисла одна ракета, за ней вторая, третья. Гул над побережьем Муху усиливался резкими залпами советских батарей. В воздухе стоял пронзительный свист падающих бомб и снарядов, сухой треск разрывов и вой кружащих над пристанью самолетов.
Охтинский и Смирнов прильнули к окулярам: снаряды, вздымая пенистые султаны воды, падали перед вражескими судами, преграждая им путь к берегу.
К дзоту подбежал связной командира батальона. Абдулхаков в начале боя перебрался на южный участок обороны и командовал своими людьми оттуда. Приложив руку к каске, связной стал что-то говорит, но Смирнов не расслышал его слов в сплошном грохоте и подошел к нему вплотную. В следующее мгновение земля под его ногами задрожала, воздух заколебался, и он, потеряв равновесие, ткнулся лицом в жесткую траву. Резкий, напористый звук ударил в уши, посыпались комья земли — в нескольких метрах от землянки разорвался немецкий снаряд. Смирнов в страхе пошевелил сначала ногами, потом руками. Кажется, все в порядке. Вспомнив о начальнике штаба, он торопливо поднялся и шагнул к нему. Но Охтинский уже встал сам, отряхивая китель. Лицо его побледнело, на щеках выступили красные пятна.
— Не задело вас, товарищ подполковник? — спросил Смирнов.
— Пронесло, — ответил Охтинский.
Смирнов оглянулся. В пяти шагах от него на боку лежал связной с полуоткрытым ртом. По лицу его стекали две струйки крови. Губы застыли на полуслове; даже мертвый, он, казалось, силился передать приказ командира. Но Смирнов и без слов знал, зачем был послан связной. Абдулхаков просил огня 43-й батареи, которая не один раз выручала его батальон.
— Не вижу всплесков снарядов вашей батареи, товарищ лейтенант, — не отрывая глаз от бинокля, сказал Охтинский.
Слова начальника штаба подхлестнули Смирнова. Он наклонился к Кучеренко и на ухо во весь голос прокричал:
— Открывайте немедленно огонь! Почему не открываете огня? Передайте еще раз!
Трясущимися руками Кучеренко хватался то за одну ручку настройки, то за другую. Смирнов понял: случилось что-то неладное.
— Есть связь с батареей? — леденеющим голосом спросил он.
Краснофлотец отрицательно замотал головой. Глаза его наполнились слезами, верхняя губа дрожала, он готов был расплакаться от обиды и беспомощности. Взрыв снаряда вывел радиостанцию из строя. От волнения Кучеренко никак не мог найти поломку и шарил всюду окровавленными руками: осколком ему задело левую руку чуть повыше кисти. Смирнова охватило отчаяние: его товарищи, с которыми он не раз был на краю гибели, сражаются сейчас с врагом, умирают, а 43-я батарея молчит. Разве Абдулхаков простит ему это? И телефонной связи здесь нет, поэтому он вынужден был отослать Кудрявцева обратно на батарею. Смирнову захотелось сорвать на Кучеренко злобу, но он понимал, что краснофлотец не виноват. Подавленный, Смирнов глядел на бурлящий от разрывов пролив, не зная, что делать. Кругом, насколько хватало глаз, были видны немецкие катера, баржи, мотоботы, шаланды и шлюпки; они напористо шли к берегу Муху. Возле острова Вирелайд стояли три шаланды.
«Что с Сарапиным, жив ли? Впрочем, такого голыми руками не возьмешь», — подумал он о старшине 2-й статьи.
Несмотря на огромные потери, десантные корабли подходили к острову. Вода кишела плавающими людьми, по гитлеровцы не пытались подобрать их: они стремились быстрее уцепиться за землю. Немецкие батареи перенесли огонь в глубину обороны гарнизона, чтобы не поразить свои катера. В бой вступили говорливые пулеметы, сухо защелкали винтовочные выстрелы. Бойцы батальона упорно защищались, не давая возможности кораблям с войсками подойти вплотную к берегу. Но вражеские корабли все шли и шли. Казалось, им не будет конца.
Связной от Ключникова сообщил начальнику штаба, что противнику удалось зацепиться за берег в северо-восточной части острова, около Каласте. Идут упорные бои за деревню. Под угрозой и Куйвасту. Ни слова не говоря, Охтинский побежал к пристани.
Впереди, метрах в ста двадцати, на каменистую косу с катеров и барж прыгали гитлеровские солдаты, беспорядочно стреляя на ходу. Слева тянулись изрытые снарядами окопы, из них красноармейцы вели винтовочный огонь по косе. Справа, на бруствере разваленной стрелковой ячейки, стоял станковый пулемет, надежно прикрывающий правый фланг обороны. Охтинский понял, что, пока пулемет будет бить по врагу с этой позиции, противнику не удастся пройти косу и приблизиться к окопам. Созрел план контратаки. Пулемет будет удерживать противника на месте до прихода подкрепления, обещанного Ключниковым, а потом совместными силами одним ударом можно будет смять врага и опрокинуть его.
Когда гитлеровцы кинулись по захваченной косе на окопы, длинная очередь «максима» заставила их прижаться к земле. Через две минуты они опять поднялись в атаку, и снова пулемет уложил их на землю. С катеров и барж по стрелковой ячейке ударили пулеметы. Пули с нудным свистом пролетали мимо Охтинского.
Он невольно прижался спиной к деревянной стене сарая, потеряв пулеметчиков из виду. Громовой рев заставил его отпрянуть от спасительной стены и посмотреть на косу: гитлеровцы в третий раз бросились в атаку. «Максим», дав короткую очередь, неожиданно замолк. Охтинский впился глазами в стрелковую ячейку. Так и есть, оба пулеметчика убиты. Один лицом вниз неподвижно лежал за пулеметом, другой скатился на дно ячейки. Только пулемет мог сейчас заставить немцев отказаться от атаки. Но кто заменит пулеметчиков? Охтинский решил послать к «максиму» связного, но, оглянувшись, увидел его убитым.