Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
— Самый трудный участок даю — дорогу! По ней фашисты хотят пройти на Церель. Ваша задача — не пропустить их, — сказал Ковтун Воробьеву. — Вашими соседями будет рота политрука Денисова.
Старшина Воробьев разместил краснофлотцев на вершинах холмов по левую сторону от шоссейной дороги и приказал окапываться. Он связался с начальником артиллерии, наблюдательный пост которого находился недалеко от деревни Каймри. Харламов корректировал огонь 315-й батареи и обещал Воробьеву в случае необходимости оказать огневую поддержку.
Дубровский рыл окоп, когда к нему неожиданно свалился сержант Сычихин.
— Ты с сорок третьей береговой батареи? — спросил он.
— С сорок третьей. А что? — удивился Дубровский.
— Дружки у меня там были. Сигнальщик Кудрявцев и радист Кучеренко.
Дубровский с силой вогнал лопату в каменистый грунт, тяжко вздохнул:
— Не вырвались они с нами. Вышло нас всего четырнадцать человек.
— Слышал я об этом, — тихо проговорил Сычихин.
— Девять человек с батареи нас всего осталось. Одного убило под Сальмой, а четверых ранило. А ты-то откуда? — спросил Дубровский.
— Связной полковника Ключникова.
— Значит, вместе будем бить фашистов…
Утро наступило серое, туманное. Заморосил холодный дождь. Воробьев напряженно всматривался в густую пелену, за которой в лесу прятались фашисты. Моросить перестало, видимость постепенно улучшилась, и командир роты увидел продолговатую поляну, тянувшуюся от залива к бухте Лыу. Над ней несколько ближе к холмам, около самой дороги, одиноко возвышался полукруглый бугор, где окопались пулеметчики Денисова.
Ждать долго не пришлось. Воздух вдруг прорезал ноющий свист, и сзади послышался сухой звук разрыва мины. Через минуту все вокруг свистело, рвалось, грохотало: немецкие минометные батареи начали обработку переднего рубежа обороны.
Потом стрельба прекратилась, и из леса на поляну выкатилась длинная цепь фашистов. За ней вторая, третья. Воробьев впервые видел врагов так близко, всего в каких-нибудь двухстах метрах. От волнения у него перехватило дыхание, он расстегнул крючки на воротнике кителя и выхватил из кобуры пистолет. С соседних холмов по фашистам застрочили два пулемета, вслед за ними защелкали винтовочные выстрелы.
— Огонь по фашистам! — скомандовал Воробьев.
К его удивлению, гитлеровцы продолжали бежать и, только когда с бугра в упор резанул станковый пулемет, залегли.
До обеда гитлеровцы четыре раза пытались атаковать дорогу. После неудачных атак в бой вступила немецкая артиллерия. Минометы открыли огонь по холмам. Появились убитые и раненые. Обстрел длился около часа, потом на поляну снова выбежали немецкие солдаты. С гиком они ринулись вперед. Пулемет на бугре молчал.
Гитлеровцы быстро приближались.
— Гранаты к бою! — не выдержав, скомандовал Воробьев.
С холмов полетели десятки гранат; передние ряды фашистов дрогнули и остановились. На противоположной стороне поляны взметнулись вверх черные фонтаны дыма и земли — это 315-я батарея открыла огонь по наступающему противнику. Возбужденный, Воробьев встал во весь рост на вершине холма и, подняв руку с, пистолетом, призывно крикнул:
— В атаку! За мной! Ура-а! — и сбежал вниз.
Краснофлотцы, бросились за ним. Дубровский бежал рядом с командиром роты и до хрипоты кричал «ура!», стреляя в толпу врагов. Контратаку краснофлотцев поддержала рота Денисова. Гитлеровцы отступили в лес. Ковтун подошел к Воробьеву:
— Смелая контратака, хвалю! Только впредь прошу согласовывать действия со мной.
— Есть! — ответил Воробьев и, показав на развороченный бугор, предложил: — Я посажу там своих пулеметчиков. Это наш участок.
Около него, точно из-под земли, вырос сержант Сычихин.
— Разрешите мне? Я мигом…
— Переждать надо, теперь немцы по нему откроют огонь, — сказал Ковтун.
Через полчаса, когда обстрел бугра прекратился, он положил руку на плечо сержанта:
— Теперь давайте.
Сычихин надвинул на лоб каску, взял винтовку, связку гранат, быстро спустился в ложбинку и по-пластунски пополз к бугру. С холмов наблюдали за ним. Гитлеровцы заметили Сычихина, и тотчас же с десяток мин разорвалось на поляне.
— Сейчас пойдут в атаку, — предупредил Ковтун.
Действительно, вскоре гитлеровцы показались на поляне. С бугра сразу же застрочил станковый пулемет и прижал их к земле. Атака захлебнулась в самом начале.
Снова бугор начали тщательно прощупывать минами, отыскивая пулеметчика. Когда гитлеровцы пошли в седьмую атаку, пулемет замолчал.
— Разрешите, я узнаю, в чем дело? — подошел Дубровский.
— Давайте. Только скорее, — согласился Воробьев.
Краснофлотец побежал, пригнув голову к земле. Мимо него со свистом проносились пули, одна задела каску, но он продолжал бежать.
Вот и бугор. Дубровский взобрался на него и рухнул в разваленную ячейку. Медлить нельзя — дорога каждая секунда. Он схватился за рукоятки станкового пулемета, присыпанного землей, и с силой нажал на гашетку.
Огонь был неожиданным для немцев, и они повернули обратно. Дубровский в азарте стрелял до тех пор, пока не кончилась лента.
Гитлеровцы отступили. Поляна была усеяна ранеными и убитыми.
Дубровский вытер потное лицо грязной рукой и осмотрелся. Сбоку, засыпанный землей, неподвижно лежал сержант Сычихин; виднелись лишь его голова и руки.
«Может быть, еще жив», — подумал Дубровский, нащупывая пульс. Осколками Сычихину рассекло шею и перебило правую ногу. Дубровский принялся разгребать землю, освобождая сержанта. Около бугра взорвалась мина, и со свистом рассыпались осколки. Взрывы с каждой минутой становились все чаще и ближе. Дубровский лег, прикрыв собой Сычихина. Их совсем завалило, стало трудно дышать, а обстрел все не прекращался. Наконец последняя мина резко хлопнула над самым ухом, и все стихло. С трудом освободился Дубровский от земли и приподнял голову над бруствером. Из леса упрямо шли фашисты. Дубровский смахнул с пулемета землю, придвинул запасные коробки с лентами и стал ждать, решив подпустить гитлеровцев поближе. Пусть они думают, что пулеметчик убит, он им сейчас покажет. Ни одна пуля не пропадет даром, он будет бить только наверняка. Раненый Сычихин застонал и приподнял голову. Еще одно усилие — и он сел на взрыхленную землю, потом, увидев за пулеметом моряка, пополз к нему.