Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
Елисеев вызвал к себе Богданова и приказал готовить торпедные катера к переходу на Хиуму.
Богданов отдал распоряжение Осипову и Гуманенко о подготовке катеров к выходу в море. Сам он пошел в штабную землянку и позвонил на 315-ю башенную батарею. На КП Стебеля не было, и лейтенант Червяков послал за ним посыльного на первую башню. Минут через пятнадцать Богданов позвонил снова. Стебель снял трубку.
— Ну и дозвониться до тебя! — вырвалось у Богданова.
— Связь плохая. Где-то замыкает, — отозвался Стебель и спросил: — Ты чего, Саша?
— Уходим сегодня в полночь…
— Знаю.
— Идем с нами. Место для тебя есть.
На противоположном конце телефонного кабеля замолчали. Богданов слышал лишь тяжелое дыхание Стебеля. Наконец Стебель спросил:
— А если бы твой дивизион остался здесь, ты сам ушел бы от него?
Теперь замолчал Богданов. Ему вдруг стало душно и жарко в низкой землянке.
— Нет, Саша…
— Вот и я нет!
Снова длительная пауза. Командир дивизиона торпедных катеров и командир береговой батареи понимали, что больше никогда не встретятся и что это у них последний телефонный разговор.
— Ну так ты… — заговорил Богданов и почувствовал, что спазмы сдавливают ему горло. — В общем, Саша, прощай…
— И ты прощай, — донесся до него голос Стебеля.
Богданов положил трубку на рычаг и до боли сжал виски ладонями…
В ночь на 3 октября три перегруженных торпедных катера отошли от пристани Менту; четвертый катер, требовавший ремонта, был оставлен в распоряжении командира 3-й отдельной стрелковой бригады полковника Гаврилова. На маленьких палубах катеров с трудом разместились штаб БОБРа, политотдел и моряки дивизиона торпедных катеров. Люди стояли вплотную друг к другу, боясь пошевельнуться. Даже пустые желоба от торпед были заняты моряками.
Едва взревели моторы катеров, как начался обстрел пристани Менту. Небо осветили многочисленные ракеты, на берегу заухали снаряды. Через минуту пристань исчезла в темноте, а с ней стихли и взрывы. Лишь отблески осветительных ракет еще долго виднелись вдали, то исчезая, то появляясь вновь. Рижский залив бурлил, переваливая катера с борта на борт. Приходилось держаться за штормовые леера, чтобы не соскользнуть с покатой палубы в воду.
— Ого, качает здорово. Ишь, штормяга разыгрался, — громко сказал Елисеев, подбадривая ряды стоящих командиров. Сам он примостился возле командира катера, стараясь спрятать голову за ветровой козырек.
«То ли еще будет, когда Ирбенский пролив пройдем, — подумал Богданов. — Здесь хоть полуостров защищает от ветра, а там чистое море». В душе командир дивизиона сомневался в безопасности перехода перегруженных катеров в семибалльный шторм. Как бы волны не опрокинули катера. Или — еще хуже — откажут моторы. Тогда из этого водоворота не выбраться. О своих опасениях Богданов не сказал никому, хотя по задумчивому и сосредоточенному лицу командира отряда Осипова нетрудно было догадаться, что он думает о том же.
Катера шли в кильватерной колонне, близко друг к другу. Больше всех доставалось головному катеру, разбивавшему своим форштевнем встречные волны.
Вскоре катера обогнули южную оконечность полуострова Сырве, вышли в Балтийское море и взяли курс на север — к острову Хиума. Порывистый ветер налетал на них, сбивая с курса; огромные встречные волны, шипя и пенясь, обрушивались на палубы, обдавая людей каскадами холодной воды. Через несколько минут все вымокли до нитки. Катера кидало из стороны в сторону, поднимало на гребни волн и бросало вниз, в шипящий водоворот.
— Держаться крепче! — крикнул Богданов. — Смоет за борт…
Но предупреждение командира дивизиона было излишним. Каждый понимал, что стоит ослабить руки, разжать пальцы — и очередная волна стащит с мокрой и скользкой палубы в кипящую воду, из которой не выбраться.
— Недалеко уже осталось, выдержим, — проговорил Елисеев, хотя все ясно понимали, что путь по бушующему морю еще только начинался. А когда он закончится, никто толком не знал.
Серый осенний рассвет застал катера уже на подходе к полуострову Тахкуна, расположенному в северной части Хиумы. Опасный переход заканчивался. Вот-вот должен был открыться сорокаметровый маяк, за которым имелась маленькая бухточка с деревянным пирсом.
— Воздух! — вдруг крикнул сигнальщик головного катера. — Курсовой пятнадцать правого борта, гидросамолет!..
— «Лапотник», — проговорил Богданов, заметив в серой дымке немецкий гидросамолет.
— Возможно, не заметит, — произнес Елисеев.
С минуту напряженно ждали. Вот бы не заметил, улетел… Но гидросамолет засек торпедные катера, развернулся и на бреющем пошел на сближение. Разом заговорили пулеметы на всех катерах, встречая «лапотника» огнем. Гидросамолет как ни в чем не бывало летел встречным курсом; казалось, вот-вот он накроет своей громадой маленькие катера. И лишь в самый последний момент он вдруг круто повернул к острову и вскоре скрылся в сером тумане: немецкий летчик не выдержал зенитного огня катеров.
— Курсовой десять правого борта, маяк Тахкуна! — доложил сигнальщик.
Елисеев облегченно вздохнул.
Весть о приходе на Хиуму штаба и политотдела БОБРа быстро разнеслась по острову. Одним из первых об этом узнал лейтенант Кудинов. В эту ночь он являлся оперативным дежурным по штабу ОВРа, и посты наблюдения доложили ему о подходе к пристани Лехтма торпедных катеров с Саремы. Утром Кудинов приготовил документы для передачи своему сменщику и думал хорошенько поспать, но за ним неожиданно прислали легковую машину. В комнату дежурного вошел командир ОВРа капитан-лейтенант Оленицкий:
— Генерал-лейтенант Елисеев нас с вами вызывает. Дежурство примут без вас.
Машина быстро доставила их из Кардлы на полуостров Тахкуна, где находился командный пункт коменданта Северного укрепленного сектора. В комнате за столом Кудинов увидел Елисеева. Генерал был одет в длинный китель с четырьмя средними нашивками на рукавах. «Константинов, наверное, ему одолжил. А свой вымочил при переходе», — догадался Кудинов. Рядом с генералом сидел военком БОБРа Зайцев, одетый в матросский бушлат.