Хроника расстрелянных островов
Шрифт:
— Жгите-жгите, товарищи. Не жалейте. Иначе немцам деньги могут достаться, — торопил Фролов.
Овсянников бросил пачку в огонь.
— Сколько миллионов сожгли-то? — полюбопытствовал он.
— Пятнадцатый миллион заканчиваем, — ответил кочегар с красным от жары лицом.
Вечером Овсянников разыскал командира батареи на центральном командном пункте.
— Все секретные документы уничтожены, товарищ капитан, — доложил он.
Стебель задумавшись сидел перед раскрытым журналом боевых действий батареи. Возле амбразуры стоял военком Беляков.
— Заканчивает батарея свое существование, комиссар, — с трудом выдавил из себя Стебель и тяжело вздохнул: — Последний залп… — Он нажал на педаль электрического звонка: — Боевая тревога!
Беляков удрученно глядел на командира. Он сознавал, что другого выхода нет, и все же не мог примириться с этим решением.
— Снарядов хватит только на один залп, — объяснил ему Стебель.
— Надо было и вам уходить на Хиуму, — сказал Беляков, — вы были бы там нужнее.
— Вместе пришли мы сюда, вместе батарею строили. Вместе топили фашистские корабли, вместе и уйдем отсюда или погибнем в бою, — ответил Стебель.
В боевую рубку с трудом поднялся Букоткин.
— Василий Георгиевич? — удивился Стебель. — Опять из госпиталя ушел?
— Будем батарею взрывать?
— Будем. Таков приказ начальника артиллерии БОБРа.
С центрального поста доложили, что батарея к бою готова, на орудия поданы последние снаряды.
— Раньше срока приготовили батарею, — по привычке посмотрел Беляков на часы.
Стебель не ответил. Он целиком был поглощен расчетом данных для стрельбы: последние снаряды не должны пропасть даром.
— К бою! По фашистской пехоте!.. — скомандовал он.
Приглушенно загудели приборы боевой рубки. С легким перестуком стрелки поползли по шкалам вверх, и все одновременно остановились на заданных отсчетах.
— Батарея, залп!
Командный пункт судорожно вздрогнул, на столике зазвенел пустой графин. Телефонист выпустил из рук телефонную трубку, и та, стукнувшись о бетонную стену, разбилась. Послышался глухой напористый звук залпа, потом донеслось слабое эхо от разрывов снарядов.
— Башни взорвать! — приказал Стебель. — Ничего не должно остаться, товарищи. Это наш последний долг.
— А как ЗКП, товарищ командир? — напомнил о себе Овсянников.
— Дальномер, стереотрубы — в общем, всю оптику уничтожить. Идите на ЗКП, а потом на маяк, — распорядился Стебель. — О выполнении доложите мне лично.
— Есть! — козырнул Овсянников и побежал на запасной командный пункт.
Харламов находился возле деревни Каймри у Ключникова. Ночью он слышал раскатистый приглушенный звук взрыва 315-й батареи, и сердце его сжалось. Он не мог найти себе места, беспрестанно ходил взад-вперед, точно потерял что-то очень дорогое. Да ведь так оно и было. Башенная батарея была построена под его руководством. Он часто бывал там, знал ее людей.
Услышав звук взрыва, Ключников спустился к Харламову с вершины холма.
— Что за взрыв у нас в тылу?
— Взорвана башенная батарея капитана Стебеля. Снарядов больше нет, — ответил Харламов.
— Так. Значит, огневой поддержки больше не будет, — в раздумье проговорил Ключников.
Рано утром немцы начали наступление на Церель. Создать новый оборонительный рубеж Ключников не мог: не было ни людей, ни времени, ни боеприпасов. Чтобы выиграть время, он старался задержать немцев на подступах к Менту в надежде, что подойдут корабли с Хиумы и заберут хоть часть личного состава.
Еще до рассвета Харламов уехал от Ключникова на 315-ю батарею проследить, все ли сделано для того, чтобы немцы не смогли ее восстановить. Из оставшихся краснофлотцев он думал сформировать роту и послать ее на помощь Ключникову.
На огневой позиции батареи он осмотрел черные неподвижные башни с искалеченными стволами, устремленными в сторону Ирбенского пролива. На второй башне до слуха донеслись звенящие удары из-под земли. Харламов спустился по наклонной патерне в блок башни. Комендоры пудовыми кувалдами били по механизмам, уцелевшим от взрыва. Командир орудия младший сержант Толкачев подошел с докладом, но Харламов остановил его:
— Мне все ясно, командир орудия…
— Снарядов бы нам еще, товарищ капитан! Мы бы не пустили тогда фашистов на Церель! — тихо произнес Толкачев.
— Нет больше снарядов, командир. Вы сделали все возможное. — Харламов круто повернулся и почти выбежал из башни. Он прошел на центральный пост, где находились Стебель и Букоткин.
— Орудия взорваны. Остальное вот уничтожаем, — доложил ему Стебель.
— Немцы не смогут восстановить?
— Не восстановят. Потом в башни и центральный пост впустим подземную воду.
— А ты почему не в госпитале? — спросил Харламов Букоткина. — Ведь еле на ногах держишься.
— До госпиталя ли тут? На передовую пойду. В свою роту, к старшине Воробьеву. Командование приму.
— Поздно, Василий Георгиевич. Поздно… — проговорил Харламов. — Нет больше роты… А дрались твои орлы геройски.
Не глядя на Букоткина, он вошел в помещение, где размещались приборы управления. Младший сержант Пушкин показывал плечистому краснофлотцу на поблескивающие свежей краской приборы, и тот с силой опускал на них огромную кувалду.
— Бьем, товарищ капитан, — тяжело вздохнул Пушкин. — Кажется, легче бы умереть, чем видеть это… Ведь своими руками делали, а теперь…
Харламов вышел с душного центрального поста на дорогу. Ветер обдал его лицо холодом и чуть не сорвал фуражку. С моря доносился протяжный шум прибоя: шторм не утихал. Кажется, все было против них, даже погода. Внимание его привлекли два краснофлотца, которые орудовали на дальномерной площадке командного пункта. Один из них сидел на трубе дальномера и молотком разбивал оптику. Харламов поднялся на командный пункт. Глазам его представился пустынный бушующий простор. Бесконечные шеренги седогривых волн катились к полуострову, длинными шипящими языками облизывали пологий, изрезанный бухточками берег. Тяжелые темно-серые облака, нависшие над морем, медленно надвигались на Церель. Накрапывал холодный дождь.