Хроники Эллизора. Трилогия
Шрифт:
"Да, раз он так сказал, конечно, я должен быть...
– отдаленно журчала речь дражайшего супруга.
– Больница и палата ведь та же самая? Нет? Перевели в другую, специализированную? Ага, понятно... Данные паспорта? Хорошо, я сейчас продиктую..."
Дальше Катя уже не прислушивалась, потому что и так всё было ясно. Будучи и сама в некоторой задумчивости, она взяла из ведёрка валик и тоже стала наблюдать, как легко течёт с него краска. "Не жидковата ли?" - подумалось ей.
Когда минут через пять, о Максим заглянул на кухню при полном
– Ну, не сердись!
– супруг на бегу чмокнул её в щеку.
– Там, правда, что-то серьёзное!
Катя на секунду поймала себя на остром ощущении, что ей очень хочется заехать дорогому мужу валиком с краской - и, если как говорится, не по морде, то хотя бы - вообще, чтобы весь его этот скоро оформленный парад потёк этой самой белой акриловой и водостойкой...
И тут же, разумеется, устыдилось в самой себе этому чудовищному желанию.
– Где там-то?
– всё же спросила она вослед.
О. Максим остановился уже в коридорчике, на выходе, откуда он видел Катю краем глаза и напоследок уведомил-таки:
– Ты знаешь, это связано с новым назначением. Меня позвали в больницу к самому... к главному! Сказали, он зовёт! Это очень важно.
И с этими словами супруг испарился, не забыв, как ни странно, закрыть дверь на ключ. Катя присела на нижнюю ступень стремянки, хотя это было крайне неудобно, и вытерла ладонью выступившую на лбу испарину.
"Что это со мной?
– подумала она.
– Никогда такого не было!" Не то, чтобы она никогда не гневалась и не обижалась на мужа, но вот такого острого нутряного и труднопреодолимого желания заехать супругу (честному иерею в рясе и с золоченым крестом) вот этим самым истекающим краской валиком, она точно раньше не ощущала. Просидев так минут пять и не придя ни каким выводам, не найдя также никаких эффективных способов борьбы с самой собой же, кроме молитвы "Господи помилуй!", она взгромоздилась на стремянку вместе с ведёрком и валиком, дабы-таки начать красить кухонный потолок в невольном одиночестве.
Таня позвонила в двери часа через два, когда Катя заканчивала многотрудную и многокрасочную битву. Точнее, однокрасочную, потому как краска была одного цвета - белого. Разумеется, оделась матушка в соответствующе старье, однако когда незваная гостья увидела хозяйку на пороге, то невольно содрогнулась. Хорошо, ещё краска была и впрямь только белая, не красная, а то впору было бы озвучивать какой-нибудь сюжет в стиле ужастика про вампиров.
Тем не менее Татьяна, хотя и сама выглядела крайне озабоченной, удивлённо спросила:
– Что с тобой?
– Ремонт!
– коротко ответила Катя и кивнула: мол, заходи, раз уж пришла!
Пройдя на кухню, её подруга некоторое время изучала взглядом посвежевший потолок, потом перевела взгляд на валик и кисти и удивленно спросила:
– Это ты чем - валиком?
– Ну, частично...
– замялась Катя.
– С валика много брызг летит... Больше кистью!
– Ну, ты даёшь, подруга!
– удивилась Таня.
– Кто же потолок кистью красит? Надо пульверизатор!
Катя промолчала, ощущая, что сейчас начнёт краснеть.
– Хочешь чаю?
– сказал она, чтобы сменить тему и тут же сообразила, что с чаем будут проблемы: посуда и чайник были предусмотрительны убраны по причине всё тех же ремонтных работ.
– Нет, не стоит!
– Татьяна еще раз окинула взглядом кухню, словно убеждаясь в том, что здесь присесть и впрямь негде, и спросила: - Может, в комнату пойдём, надо поговорить! А то, похоже, я... влипла в одну историю. Это из-за начальника... моего Антона... этого... Зарайского!
Уже на выходе из больничного комплекса, мобильник вновь потревожил о. Максима. Как нарочно, звонил Окоёмов-старший с просьбой забрать внучек прямо сейчас, потому что совершенно неожиданно приключилось так, что прямо в сию ночь его просят вылететь в Англию для участия в международной конференции по проблеме охлаждения Гольфстрима.
– А разве его надо охлаждать?
– тупо удивился Окоёмов-младший и без того крайне ошарашенный тем, что только что услышал от Зарайского.
– Да нет, чудак-человек!
– рокотал в мобильной трубке отец.
– Наоборот! Вопрос в том, как не дать ему охладеть! Но меня очень просили, потому что не смог Соколов!
– А разве ты в этой области специалист?
– продолжал тупить о. Максим, ища взглядом, где именно она запарковал свой "форд-фокус". Угнать вроде не должны, потому что машина была не новой и даже местами поцарапанная (красить, опять же, всё не было времени и сил).
– Да зачем же там быть специалистом, сын? У меня чисто имиджевые функции!
– Да-да, конечно, все понятно...
– бормотал о. Максим уже возле машины, будучи занят поисками ключей в карманах рясы.
– Куда же я их девал?
– Ты о чём?
– теперь удивился отец.
– Да о ключах! Ладно, я сейчас приеду!
Окоёмов-старший, как видно, принял ближе к вечеру коньячку, поскольку был на редкость благодушен. Да и Англия его, как видно, воодушевляла. Всё же не Бобруйск-какой, хотя и в Бобруйск отец отца Максима поехать бы, скорей всего, не отказался. Он вообще такой, отзывчивый.
Дочки поначалу расстроились, что не придётся ночевать у дедушки, но быстро с этим фактом смирились, потому что маму любили больше всех. Задерживаться о. Максим не хотел, но нужно было переговорить с отцом.
– Сами оденетесь?
– спросил Окоёмов-младший у дочерей и, получив согласие, удалился для краткого разговора с отцом же на холодную веранду, где тот привык смолить трубку ещё с тех времён, когда была жива его супруга и мама Максима.
– Значит этот самый Зарайский так сильно болен?
– удивился отец.