Хроники Кадуола

Вэнс Джек Холбрук

Глоуэн стал возвращаться трусцой по пляжу, часто оглядываясь.

Шлюп безмятежно стоял на якоре, никем не тронутый. Состояние, близкое к панике, сразу прошло. Он был один на острове. Тем не менее, былого спокойствия он уже не ощущал — пляж острова Турбен больше нельзя было рассматривать как сонное, располагающее к безделью место, где можно было проваляться на песке несколько дней.

Приближался вечер. Бриз полностью сошел на нет — и океан, и лагуна стали одинаково ровными и глянцевыми. Глоуэн решил вернуться, воспользовавшись утренним бризом. А пока что он спустил ялик в воду и вернулся на шлюп.

Сирена зашла; мрак спустился на остров Турбен.

Глоуэн приготовил и съел свой ужин, после чего просидел два часа в кокпите, прислушиваясь к едва уловимым непонятным звукам, доносившимся с берега. В небе пылали созвездия, но сегодня Глоуэн их почти не видел — ум его был занят гораздо более неприятными размышлениями.

Наконец Глоуэн спустился в каюту. Лежа на койке с открытыми глазами, он смотрел в темноту, неспособный контролировать предположения, теснившиеся у него в голове. В конце концов он забылся беспокойным полусном, но то и дело вскакивал, когда ему казалось, что кто-то тихонько причалил к шлюпу и поднимается на борт.

Ночь тянулась безжалостно долго. Лорка и Синг показались из-за острова и поднимались к зениту. Наконец Глоуэн глубоко заснул — настолько глубоко, что наступление дня его не разбудило. Он проснулся, раздраженный, с покрасневшими глазами, когда Сирена уже три часа как сияла в небе.

В кокпите Глоуэн напился горячего чаю и съел миску каши. С севера налетал бриз, достаточно крепкий для возвращения домой — Глоуэну стоило только поднять якорь. Над темно-синим морем возвышались гигантские ярко-белые наковальни кучевых облаков, толпившихся над южным горизонтом. Мир казался безобидным и чистым, а обстоятельства, обнаруженные на северной оконечности острова, представлялись настолько несовместимыми с солнечным синим и белым простором, что Глоуэн почти сомневался в их реальности.

Глоуэн решил еще раз наскоро проверить причал и павильон перед отбытием: вдруг ему удастся найти что-нибудь пропущенное вчера? Спустившись в ялик и включив оба импеллера на полную мощность, он понесся, почти планируя, по огибавшей остров лагуне, преследуемый мечущимися под водой серебристыми стайками фалориалов.

Впереди показался северный проход между рифами. Павильон и причал не изменились со вчерашнего дня. Выехав с разгона на песок, Глоуэн соскочил на пляж с носовым фалинем в руке и привязал ялик к одной из бамбуковых свай.

Некоторое время Глоуэн стоял, оценивая окружающую обстановку. Как и прежде, картина была безмолвной и безлюдной. Глоуэн прошел к концу причала. Утренний бриз рябил воду, и сегодня дно было труднее разглядеть, но кости были разбросаны по дну так же, как вчера.

Вернувшись на берег, Глоуэн еще раз осмотрел павильон. Внутренняя часть павильона, за открытым тенистым передним портиком, состояла из восьми небольших отделений с толстыми циновками вместо пола. Кроме отхожего места за павильоном, здесь не было никаких удобств или приспособлений, не было даже следов кухонной утвари или приготовления пищи.

Глоуэн решил, что запомнил все, что можно было запомнить, и убедился в том, что его первое посещение не было галлюцинацией. Вернувшись к ялику, он отвязал его и отчалил. Уже посреди лагуны, довольно далеко от причала, он обернулся и увидел за проходом в рифах, километрах в трех от острова, два треугольных паруса, полоскавшихся на ветру.

Примерно определив курс этого судна, Глоуэн понял, что оно направляется к северному каналу.

Глоуэн вернулся по лагуне, со всей возможной скоростью, к своему шлюпу. В сложившейся ситуации, безоружный, он не мог рисковать, вступая в конфронтацию — напротив, он должен был приготовиться бежать в любую минуту. Открытое море сулило безопасность. Катамаран догнал бы его, идя по ветру или галсом, но в штиль или против ветра двигатель позволял шлюпу легко уйти от парусного катамарана.

Взобравшись на борт шлюпа, Глоуэн повесил на плечо бинокль и залез по оснастке к топу мачты. Наведя бинокль на приближающееся судно, он убедился в том, что перед ним двадцатиметровый двухмачтовый катамаран, гораздо крупнее обычной рыбацкой лодки. Кроме того, он убедился — к своему облегчению — в том, что катамаран явно направлялся к северному проходу между рифами. Обнаружение Глоуэну почти не грозило: на фоне терновника и голых дендронов-семафоров тонкая серая мачта шлюпа почти маскировалась.

Глоуэн следил за катамараном, пока тот не исчез за береговой линией острова, после чего спустился на палубу и стоял в нерешительности, глядя на лагуну. Благоразумие требовало, чтобы он немедленно покинул остров Турбен. С другой стороны, если бы он осторожно пробрался по пляжу, держась в тени зарослей терновника, он мог бы узнать, кто прибыл на катамаране. Если бы его заметили, он мог поспешно вернуться на шлюп и сразу отдать якорь. Что же делать? Благоразумно удалиться или отправиться в разведку? Будь у него пистолет, за ответом далеко ходить не пришлось бы. Но у него не было никакого оружия, кроме ножа в камбузе, в связи с чем размышление заняло целых десять секунд. «Я — Клатток! — сказал себе Глоуэн. — Кровь предков, их репутация и традиции — все обязывает меня к действию».

Не теряя больше времени, он засунул за пояс кухонный нож с острым пятнадцатисантиметровым лезвием, причалил к берегу на ялике и побежал по берегу, держась поближе к нависающим кустам терновника.

По пути он внимательно смотрел вперед — на тот случай, если кто-нибудь из команды катамарана решил бы прогуляться по пляжу. Но он никого не увидел, что освободило его от необходимости выбирать один из более или менее неприятных вариантов.

Над кустами показались мачты катамарана; еще метров двести, и ему уже были видны и причал, и судно. Глоуэн взобрался на песчаный склон, протиснувшись между кустами там, где в их плотном ряду образовалась брешь, и продолжил путь под прикрытием терновника, с внутренней стороны подступавших к пляжу зарослей. Вскоре, опустившись на четвереньки, он осторожно приблизился к павильону, остановившись метрах в пятидесяти. Здесь, прижавшись к земле, он стал наблюдать за происходящим в бинокль.

Четверо золотисто-загорелых йипов сновали между судном и павильоном. Они уже принесли на берег подушки, ковры и плетеные кресла, а теперь устанавливали длинный стол. На них были только короткие белые юбочки с вырезами на бедрах, причем они казались очень молодыми, хотя их головы и лица закрывали черные вязаные шлемы с вырезами для глаз.

Шестеро других мужчин, значительно старше, сидели в плетеных креслах. На них были свободные светло-серые балахоны и, так же как на йипах, черные вязаные шлемы, не позволявшие их опознать даже вблизи. Они сидели молча, собранно и сдержанно — влиятельные, привыкшие к повиновению окружающих люди, судя по их позам, по посадке головы. Они не общались; каждый почти демонстративно держался особняком. Глоуэн не мог определить, откуда они родом. Но он мог с уверенностью сказать, что никто из них не был йипом, натуралистом из Троя или служащим управления Заповедника на станции Араминта. Последних Глоуэн знал наперечет и полностью исключал.