Хроники Кадуола
Шрифт:
Но в коридоре было пусто. Уэйнесс вышла из отеля, спустившись по служебной лестнице и воспользовавшись подземным переходом, кончавшимся на галечном пляже под набережной.
6
Три дня и три ночи Уэйнесс применяла все известные ей и доступные ее воображению способы запутывания следов, переодевания и конспирации — в частности, она часто проверяла одежду в поиске микроскопических датчиков и радиоактивных меток. Она быстро протискивалась через толпу и тут же возвращалась по своим следам, снова и снова присматриваясь к выражению лиц — не удалось ли ей привести кого-нибудь в замешательство? Зайдя в автобус, она выскочила из него, когда тот остановился у светофора в небольшом поселке, и сразу же покинула поселок в автофургоне,
Помбареалес все еще находился далеко на юге, и сообщение с этим населенным пунктом оказалось весьма непостоянным. Наутро Уэйнесс с большим сомнением забралась в древний аэробус, с какими-то перестуками и стонами поднявшийся в воздух рывками и тяжело полетевший на юг, покачиваясь и ныряя под порывами ветра. Другие пассажиры, судя по всему, не замечали тревожных особенностей этого рудимента античности — беспокойство у них вызвал только один исключительно резкий провал в «воздушную яму», из-за которого несколько человек разлили пиво. Господин, сидевший рядом с Уэйнесс, заявил, что давно летает по этому маршруту и отбросил возникавшие у него поначалу опасения. По его мнению, так как этот аэробус почти ежедневно совершал рейсы с севера на юг и обратно на север уже в течение многих лет, не было никаких причин предполагать, что именно сегодня он возьмет и развалится на части в воздухе. «По сути дела, — доверительно сообщил он, — этот драндулет становится безопаснее с каждым днем. Этот неоспоримый факт можно доказать математически! Насколько можно судить по вашей манере выражаться, вы получили хорошее образование — полагаю, вас обучали началам логики?»
Уэйнесс скромно признала, что ей действительно преподавали курс логики.
«В таком случае я смогу без труда продемонстрировать вам ход своих мыслей. Представьте себе новый аэробус. Допустим, он летает два дня без происшествий, а на третий день разбивается. Значит, ему свойственна очень высокая аварийность — больше тридцати процентов. Однако, если аэробус — такой, как наш — летает уже десять тысяч дней и ни разу не упал, его аварийность очень невелика, меньше одной сотой доли процента, что внушает оптимизм! Более того, с каждым следующим днем риск, связанный с таким аэробусом, уменьшается, так что уверенность пассажиров в их безопасности должна только укрепляться».
В этот момент музейный летательный аппарат подвергся воздействию исключительно бестактного воздушного потока — резко вздрогнув, он клюнул носом и затрясся крупной дрожью; откуда-то послышался жалобный скрежет, закончившийся таким звуком, будто что-то лопнуло. Любитель математики игнорировал это обстоятельство: «Таким образом, по всей вероятности мы здесь в большей безопасности, чем сидя дома в любимом кресле, где нас может укусить забежавшая с улицы бешеная собака».
«Ваши пояснения очень любопытны и отличаются редкой ясностью изложения, — отозвалась Уэйнесс. — Тем не менее, я все еще немного беспокоюсь, хотя теперь не понимаю, почему».
После полудня аэробус приземлился в городе Акике, где Уэйнесс вышла — древний аппарат продолжал путь на юго-восток, к озеру Анжелина. В местном справочном бюро Уэйнесс узнала, что опоздала на аэробус в Помбареалес, совершавший рейсы три раза в неделю; до конечного пункта ее странствий, гнездившегося практически в тени гигантских Анд, оставалось еще километров сто пятьдесят. Она могла ждать аэробуса, проведя два дня в Акике, или отправиться в Помбареалес на омнибусе, выезжавшем на следующий день.
В качестве лучшего отеля Акике ей рекомендовали «Универсо», пятиэтажную башню из бетона из стекла рядом с аэропортом. Уэйнесс отвели просторную комнату на верхнем этаже, откуда можно было видеть весь город — несколько тысяч блоков из бетона и стекла, образовывавших прямоугольные кварталы вокруг центральной площади. Дальше, до горизонта, расстилалась пампа.
Вечером Уэйнесс почувствовала себя одиноко, ей хотелось вернуться домой. Она провела целый час, сочиняя письмо родителям — с припиской для Глоуэна на тот случай, если он еще не покинул станцию Араминта: «Я потеряла надежду получить от тебя какую-нибудь весточку. Джулиан объявился в доме дядюшки Пири, но не сделал ничего, что принесло бы ему популярность. Тем не менее он упомянул, что ты куда-то уехал, чтобы помочь своему отцу, и теперь я не знаю, жив ты или нет. Надеюсь, что ты жив, и очень хотела бы, чтобы ты был со мной, так как окружающая бесконечная степь вызывает подавленность. У меня не хватает энергии на все эти интриги и заговоры, а когда у меня кончается энергия, я чувствую себя несчастной. И все же я постараюсь выжить. Мне нужно рассказать тебе огромное количество разных вещей. Я нахожусь в очень странной сельской местности — иногда я забываю, что путешествую по Древней Земле, мне кажется, что я уже на другой планете. В любом случае я тебя целую и всей душой надеюсь, что ты ко мне скоро присоединишься».
Наутро Уэйнесс села в омнибус, резво помчавшийся на юго-запад по ровной прямой дороге, пересекавшей пампу. Удобно расположившись в кресле, она тайком разглядывала попутчиков — у нее это уже практически вошло в привычку. Ничто не вызвало у нее подозрений; никто не проявлял к ней особого интереса, кроме молодого человека с узким лбом и широкой зубастой ухмылкой, желавшего вручить ей религиозную брошюру.
«Нет, спасибо, — отказалась Уэйнесс. — Меня не интересуют ваши теории».
Молодой человек протянул ей кулек: «А конфет не хотите?»
«Нет, спасибо! — повторила Уэйнесс. — И если вы намерены есть все эти конфеты, пожалуйста, пересядьте подальше, потому что у них тошнотворный запах, и меня может вырвать на ваши проповеднические брошюры».
Молодой человек пересел на другое место и ел конфеты в одиночестве.
За окнами омнибуса проплывали пустынные низкие холмы, обнажения крошащейся скалистой породы, пучки орляка, редкие группы ив и осин в низинах и провалах, еще более редкие тщедушные кипарисы, изуродованные ветром. Ланюшафт не был лишен определенной унылой красоты. Уэйнесс подумала, что, если бы ее попросили нарисовать этот пейзаж, ей потребовалась бы палитра с очень немногими красками, но из этих красок пришлось бы смешивать многочисленные оттенки серого — темного для теней, с примесями умбры, охры и кобальта для камней и скальных обнажений, а также желтовато-серого, серовато-оливкового и пыльного коричневато-серого, с несколькими мазками темно-зеленого с бронзовым отливом и черно-зеленого, чтобы не забыть о кипарисах.
По мере приближения к пункту назначения горы вырастали все выше. а ветер, налетавший с запада, оживлял пампу порывистыми движениями.
Солнце, побледневшее в пыльной дымке, поднималось к зениту. Вдалеке показалось скопление низких беленых строений — городок Помбареалес.
Омнибус въехал на центральную площадь и остановился перед обветшалым зданием гостиницы «Монополь». С точки зрения Уэйнесс, этот населенный пункт во многом напоминал Намбукару, слегка уменьшенную в масштабе — такая же площадь посередине, такие же прямоугольные кварталы беленых строений с прямоугольными очертаниями. «Непривлекательный городишко», — подумала Уэйнесс. Единственным преимуществом Помбареалеса было то обстоятельство, что это было, пожалуй, последнее место на Земле, куда добрались бы агенты Танглет-клуба в поисках нарушителя его правил.
С багажной сумкой на плече Уэйнесс зашла в просторное темное фойе гостиницы «Монополь». Регистратор предложил ей, на выбор, номер с окнами, выходившими на площадь, номер с окнами, не выходившими на площадь, или угловой двухкомнатный номер с окнами, выходившими и не выходившими на площадь. «У нас немного постояльцев, — пояснил служащий. — Цена всех номеров одинаковая: два сольдо в день, включая стоимость завтрака».
«Тогда я предпочла бы двухкомнатный номер, — сказала Уэйнесс. — Я еще никогда не снимала двухкомнатный угловой номер».