Хроники Мартина Хьюитта

Моррисон Артур

Я просматривал всю улицу, пока не нашел дом № 197, где жил, как гласил справочник, мистер Мерстон.

Сложив все части сообщения в одно целое, я понял, что в складе на «Х.Р.» должна была состояться встреча, но выяснилось, что он под наблюдением полиции, поэтому было назначено новое место. «Ты - 1-й, сл.
– сег.веч» – первым должен был прийти человек, которому было адресовано объявление в газете, остальным сообщникам надлежало быть вечером.

Итак, какая версия подошла бы ко всему этому? Предположим, готовилось ограбление. С помощью газетного объявления кто-то давал указания, как действовать членам преступной банды. Главная роль отводилась человеку с кличкой «Шкет». Он должен был прийти первым с награбленным. Остальные должны были приходить за своей долей по одному. Моя интуиция под­сказывала что на Хакворт-роуд, № 197, я смогу найти именно то, что поможет мне в расследовании. То, что я увидел там, раскрыло мне глаза на всю ситуацию. Удача улыбнулась мне, и я случайно наткнулся на мундир, задействованный при ограблении – несомненно, тот вор небрежно швырнул его в кладовку. Это было его ошибкой.

– Что ж, поздравляю, – сказал я, – надеюсь, они поймают негодяев.

– Я уверен, что им это удастся. Теперь они знают, где искать. Во всяком случае, они вряд ли смогут упустить Мерстона. Мне просто повезло в расследовании этого дела, я интуитивно потянул за верную ниточку и смог распутать весь клубок. Остальная работа, конечно, принадлежит Пламмеру. Особенностью моего поручения было то, что я мог с равным успехом выполнить его, поймав человека со всей добычей или доказав его невиновность. Сделав последнее, моя работа подошла к концу, но я предоставил Пламмеру возможность красиво закончить дело.

* * *

Пламмер так и поступил. Сэм Гантер и еще один сообщник были задержаны. Их опознал Лейкер. Мерстон тоже был арестован. Он, как и подозревал Хьюитт, оставил себе львиную долю награбленного. Деньги были возвращены компании «Лиддл, Нил энд Лиддл», что позволило им сохранить почти 11 000 фунтов стерлингов.

Когда Мерстона схватили, он как раз собирал чемоданы, чтобы поехать в отпуск за границу. При нем были найдены украденные банкноты, которые он заботливо сложил пачками по тысяче, и аккуратно упаковал в дорожную сумку. Как и предсказывал Хьюитт, его счет за газ в следующем квартале будет значительно меньше, поскольку хозяин окажется к этому времени за решеткой. Что касается Лейкера, то его восстановили на работе, конечно, с повышением зарплаты, в качестве компенсации за проломленную голову. Он провел ужасные двадцать шесть часов в подвале, голодный и в полном одиночестве. Несколько раз он терял сознание, и снова и снова бросался на дверь, крича и царапая ее, пока не упал в изнеможении разбив руки в кровь. За несколько часов до прибытия спас­ших его, он сидел, уже абсолютно потеряв надежду на освобождение. К жизни его вернули голоса и шаги, которые он внезапно услышал в коридоре. Он пролежал в постели неделю, и ему потребовался еще месяц отдыха, прежде чем он смог вернуться к своим обязанностям. Затем мистер Нил уловил минутку и прочитал ему лекцию об азартных играх, и как я полагаю, в результате Лейкер отказался от этого увлечения. Мне сказали, что он сейчас работает «за стойкой», а это значительное повышение.

Дело потерявшегося иностранца

Как я уже писал в своих заметках, взаимоотношения между мистером Хьюиттом и сотрудниками лондонской полиции отличались особой теплотой и доверием. В ходе своих расследований Хьюитту часто удавалось получить ценную информацию. Если она представляла особый интерес и для Скотланд-Ярда, то он всегда охотно делился ею, как только представлялась подходящая возможность. Они платили ему той же монетой, сообщая сыщику свежие новости, если это не противоречило закону и не шло в ущерб государственной службе.

Одну такую новость Хьюитт однажды получил, зайдя в полицейский участок на Вайн-стрит. Ему было необходимо увидеться с одним инспектором, но того не оказалось на месте. Хьюитт задержался, чтобы написать ему записку, и в разговоре с дежурным поинтересовался, не случилось ли чего-нибудь необычного.

– Пока ничего особенного, – ответил инспектор, – но один из наших парней недавно подобрал на улице довольно странного человека. Полагаю, душевнобольного. Я уже послал за доктором, чтобы тот его осмотрел. Он – не англичанин, возможно, француз. Когда констебль обнаружил бедолагу, тот выглядел уж очень слабым и бледным. Но самое странное произошло, когда один из полицейских принес булку хлеба, думая, что парень голоден. Иностранца охватил приступ ужаса, и он успокоился только тогда, когда хлеб унесли прочь.

– Это выглядит действительно странно, – задумчиво сказал Хьюитт.

– Да! Мы были очень удивлены. К тому же мужчина и впрямь был голоден. Через некоторое время ему принесли еще немного еды. На этот раз он ни капельки не испугался, моментом проглотил холодную говядину и все, лежавшее на тарелке. Теперь хлеб был порезан на куски и не вызвал страха у парня – его он тоже съел. Так бывает с некоторыми сумасшедшими: каждые пять минут у них совершенно меняется настроение. Затем он начал плакать, как младенец, приговаривая что-то на своем языке. Мы не поняли ни слова – у нас в участке никто не знает французского.

– Я говорю по-французски, – ответил Хьюитт. – Могу ли я увидеть этого человека?

– Конечно, если хотите. Он в комнате внизу. Наши ребята усадили его у камина. Ждем прихода доктора. Но что-то он задерживается, наверное, занят с пациентом.

Хьюитт спустился в просторную комнату для отдыха, где несколько полицейских с любопытством разглядывали молодого человека, который выглядел очень расстроенным. Он сидел на стуле у огня. Лицо его было очень бледным со следами синяков, а над глазом был едва заживший порез. Юноша был субтильным, невысокого роста, пальто на нем было разорвано. Вся его хрупкая и дрожащая фигура выражала неимоверное страдание. Когда вошел Хьюитт молодой человек вздрогнул и с опаской оглянулся. Мартин с улыбкой поклонился ему и по-французски пожелал доброго дня, затем поинтересовавшись, понимает ли тот его.

Мужчина посмотрел на него с унылым выражением лица и после некоторого усилия, словно заикаясь, воскликнул: «Je le nie!». [19]

– Странно, – заметил, обратившись к отдыхавшим полицейским Хьюитт. – Я спрашиваю его, говорит ли он по-французски, а он отвечает, что нет, причем на французском.

– Он очень часто повторял эту фразу, сэр, – ответил один из них, – а также он все время бормочет что-то еще, но мы ничего не понимаем.

Хьюитт мягко положил руку мужчине на плечо и спросил, как его зовут. В ответ раздалось нечленораздельное бульканье, сливающееся в бессмысленную смесь французских слов и слогов, кое-где слышалась ломаная английская речь: «Qu'est ce qu'… il n'a… Лейстар площадь… sacr'e nom… не говорить… quel chemin… спасибо вам большой… je le nie! je le nie!». Он остановился, посмотрел на меня, а затем, как бы осознавая свою беспомощность, залился слезами.

19

Отрицание, здесь используется в значении «нет» (фр.)

– С тех пор как мы его нашли, – сказал полицейский, – он все время плачет.

Хьюитт сделал еще несколько попыток установить какой-нибудь контакт с этим человеком. Но все было тщетно – иногда казалось, что парень понимал, о чем Хьюитт его спрашивает, и даже пытался отвечать, но разобрать его бессмысленную тарабарщину было невозможно. В конце концов, несчастный отказался от попыток объяснить что-либо, и, прислонившись к краю камина, обреченно уронил голову на руки.

Затем приехал врач и начал осмотр. В это время Хьюитт отвел в сторону полицейского и еще раз расспросил его о несчастном юноше. Констебль нашел француза на унылой глухой улице у Голден-сквер. Парень стоял там, совершенно сбитый с толку, беспомощный и дрожащий. По нему было видно, что он очень слаб. Полицейский привел его в участок, так ничего о нем и не узнав. Лавочники, работающие на этой улице, сказали, что раньше они этого молодого человека никогда не видели и не знают кто он.

– Но самое любопытное, – продолжил свой рассказ полицей­ский, – случилось в этой комнате. Я принес французу буханку хлеба, чтобы тот мог перекусить. Но это так напугало парня, словно мы собирались отравить его. Он закричал при одном виде хлеба, вскочил и закрыл лицо руками. Я так и не понял, чего именно испугался юноша. Возможно, такую реакцию вызвал хлеб или что-то еще. И чем ближе я подходил к нему, тем больше становился его испуг, он успокоился только когда я унес хлеб. Тогда я отрезал пару кусочков от буханки, положил на тарелку немного говядины и снова отнес нашему странному иностранцу. В этот раз парень не испугался ничего и съел все за минуту. Держу пари, что парень боялся буханки хлеба, но только целой, а не порезанной. Как-то все это очень подозрительно выглядит. Фантазии умалишенных конечно непредсказуемы, но так бояться чего-то, а потом через минуту уже забыть об этом, по меньшей мере очень странно, не так ли?