Хроники Мастерграда. Книги 1-4
Шрифт:
Седоватый джунгар в длинном степном халате и, в слишком коротких доспехах, расставаясь с жизнью, бил ногами по земле, впору доброму коню на привязи.
На колючей проволоке отходил молодой парень с красивейшими женскими глазами. Из косого разреза живота вылезал на изрытую копытами, обожженную землю, отливая нежно-розовым и голубым, клубок кишок. Дымясь, увеличивался в размере.
Александр отвернулся, лицо превратилось в мертвенно-бледную маску. Война дерьмо. Полное дерьмо!
Перед мысленным взором мелькнуло лицо погибшего друга. Офицер сильнее сжал челюсти. Алаверды по полной!
А над полем боя все звучало дикое, первобытное, теряясь
– Асса!
Вечером во взводной палатке было тихо, но когда Александр заглянул туда, понял, что солдаты пьяны до изумления. Навстречу поднялся, покачиваясь, Раджабов.
– Простите, товарищ старший лейтенант… Вот в честь того, что выжили.
– Ничего, Теймур. Ничего… Никому слова не скажу, но, чтобы к подъему все были трезвые! Иначе собственными руками прибью. Тебя первого, запомни это, сержант. Ты знаешь, если я сказал, то так и будет.
Раджабов поверил, он знал взводного. Если пообещал, в лепешку разобьется, а выполнит.
Глава 10
Тот же день, второго июля 1689 года от рождества Христова, на другом конце огромного евразийского континента. В стольном городе русского царства Москве смутно и тягостно. Казалось, все по милой сердцу старине: благообразно и чинно. Стрельцы и старообрядцы после показательной казни князя Хованского с сыном Андреем, присмирели. Даже разбойнички, грабившие не только в дремучих лесах вокруг Москвы, но и в городе, после нескольких публичных казней «шалили» с опаской. Но что-то нехорошее и кровавое подспудно вызревало в удушливой атмосфере третьего Рима. Об этом украдкой шептались прожженные интриганы из боярской думы. Да что они! Это тайком обсуждала вся Москва. Оба царя: и Иван и Петр вошли в возраст и в полную силу. Младшему: Петру, незадолго до этого – 30 мая – исполнилось семнадцать. По настоянию матери он женился на Евдокии Лопухиной, девке из захудалого, но многочисленного и горластого дворянского рода и по обычаю стал совершеннолетним. Формальных поводов для регентства над малолетними царями у Софьи Алексеевны не осталось, но она продолжала, к великому неудовольствию царя Петра, цепко удерживать в маленьких женских ладошках бразды правления русским государством, и стрелецкие начальники с приказными чинами ей подчинялись. Царь Петр жаждал власти и настаивал на своих правах, но безуспешно. Отдавать власть, возвращаться к Домострою и закрываться на женской половине царских хором Софья не желала. Судьба царской дочери, у которой два пути: в монастырь или угаснуть безвестно на женской половине дворца, ее категорически не устраивала. Назревало неизбежное противостояние. Кремль и двор Петра в Преображенском, не без оснований подозревая друг друга в намерении разрешить противостояние силовым, кровавым путем, готовились к неизбежному столкновению.
Горячее летнее солнце с любопытством заглядывало сквозь частые стекла окошечек в маленькую кремлевскую светлицу, жарило разноцветными лучами. Сюда допускались только избранные. В воздухе плыли ароматы засушенных трав. В дальнем углу изразцовая с лежанками русская печь. У одной стены – громада напольных часов, медленно вертится расписанный розами циферблат. Рядом длинная лавка. В красном углу потемневшие лики смотрят с икон, перед ними еле теплится неугасимый огонек лампадки. Напротив книжный шкапчик. Книги истрепаны, видно, что ими пользуются постоянно. Все по московской старине.
У стола, покрытого белоснежным холстом, на изящном, венецианской работы стуле сидела царевна Софья, глаза полузакрыты, недавно вернулась с обедни, устала. Только и успела перекусить наскоро. Но она не спит, внимательно слушает стоящего напротив стола окольничего Федора Леонтьевича Шакловитого, молодого красавца, убежденного сторонника и фаворита царевны. За семь лет регентства Софья постарела, подурнела. Думы, беспокойства и тревоги оставили заметный след на когда-то красивом и юном лице, но одевалась царевна по-прежнему пышно, словно девица.
– Есть еще, матушка, – окольничий поднял на царевну умный и холодный взгляд. После князя Василия Голицына, которого сплетники почитали за любовника царевны, он набрал наибольшую силу при московском дворе. Дождавшись едва заметного кивка, продолжил важно читать присылаемые на царевнино решение челобитные и письма:
– Жалоба на воеводу боярина Никиту Ивановича Примакова-Ростовского от купцов Астраханских. Торговлю разоряет поборами в собственный карман. Мзду берет со струга по алтыну, а с воза по шести копеек. Купца Ивашку Борзова безвинно томил в чулане, от чего тот помер. И еще грозит: коли станут жаловаться, всех купцов астраханских разорить.
– Воруют, – глаза царевны открылись, по-бабьи подперев голову рукой, прошептала, – да будут ли пределы алчности боярской?
С каждым словом все больше мрачнела, тяжело, по-мужичьи глядя на фаворита.
– Матушка, не велика шишка боярин Никита Иванович, а трогать нельзя. Царь Петр вошел в возраст, аки лев алчущий, добычи рыкает и требует власти. Пока нас поддерживают и Дума, и войско, а начнешь против шерсти бояр гладить? Мигом перебегут в Преображенское!
Лицо Софьи посерело, ноздри раздулись:
– Милославское семя голову подняло! Забыли стрелецкий бунт! Того и гляди меня попросят от правления!
Женская рука подняла лежавший на столе зачитанный томик библии, нерешительно подержала в руке и вновь положила назад. После неудачного крымского похода скрытое недовольство правлением Софьи среди высшей аристократии и дворянства только усилилось. Задевать их стало откровенно боязно. Отвернувшись к стене, так не видно лица, царевна сказала глухо:
– По челобитной отдать на приговор Думы… – голос осекся.
– Хорошо, матушка, – участливо глянув на царевну, Шакловитый склонил голову.
– Если что есть важное, давай своими словами. Остальное потом, устала я!
Молодой стольник, белозубо улыбнувшись и, отложив грамотки на стол, посерьезнел, продолжил после небольшой паузы:
– Есть дело важное… Письмецо от Строганова Григория Дмитриевича. На границе с киргизцами появился из ниоткуда город великий. Говорят, промышлением божьим он перенесся из 2011 года от Рождества Христова в наши времена, – сказал с удивлением. Повернулся к иконам, привычно и мелко перекрестился.
– Охти мне! – Софья прижала руки к пышной, но висячей, как у рожавших женщин груди, взглянула на фаворита с удивлением, тонкие дуги выщипанных в ниточку бровей поднялись домиком, в глазах непонимание:
– Да может ли такое быть?
– Промышлением божьим и не такое возможно, только бы Господь, – стольник поднял глаза вверх, – восхотел этого.
Царевна ожила, бледные щеки заалели, в глазах зажглись искры неподдельного интереса.
– И какие дива у них есть?
– Сказывают, что привезли они для торговли в Орел-городок кузнечную рухлядь, искусно сработанные топоры, пилы и лопаты железные. Еще зеркала не хуже веницийских и искусно сработанные шкафы холодильные, что в них не положишь, стоит долго, словно в погребе со льдом.