Хроники Навь-Города

Короб, и без того нелёгкий, сейчас просто гнул к земле. Он остановился, переводя дух, и в который уже раз обругал себя за жадность.

Ну отняли бы товар, разве впервой? Зато жизнь почти наверное осталась бы при нём. А теперь — пропадай со всем добром, пропадай, жадный бродячий торговец Луу-Кин, в гордыне и глупости возжелавший сохранить барыш. Богачества захотел, простак.

Это от усталости,

Он осмотрелся. Вон там, чуть подальше, очень удобное для привала местечко — кустарник густой, скроет от чужого глаза.

Сойдя с дороги, Луу-Кин миновал полянку. Кустарник действительно оказался густым, прохлада тени — лучшая приправа к любому блюду.

А блюдо ох как нуждалось в приправе: кусочек вяленого мяса, вот и всё. Нет, ещё три глотка горьковатого отвара из фляги. Фляга и сама была товаром, и травка, на которой готовился отвар, — тоже. Ничего фляге не станет, а травки ушло — крохотная щепоть, зато бодрости прибавляет на три горсти. А бодрость ему нужна, ох как нужна.

Луу перевёл дух.

Удача ему нужна, а не бодрость. Такого товара в коробе, похоже, не отыскать.

Он решил немножечко посидеть. Подумать. Ну вдруг умная мысль в голову и набредёт?

Набредали же мысли грустные. Насчёт жадности. Идти, зная, что придётся отдать короб? Так он уже его раз отдавал, взамен жизни. Получается, отдавал годы труда, всё одно что внезапно попал в рабство. Ещё раз начинать сызнова не хватит ни сил, ни воли. А если и хватит, где раздобыть денег? В сегодняшний товар вложилось всё, что у него было, да ещё призанял малость. Малость-то малость, но возвращать нужно. Иначе — обреют голову и ступай в холопы, пока не вернёшь долг. То есть навсегда. Правда, можно перезанять…

Луу припал к земле, прижал ухо. Топот, мерный топот. Кто-то идёт по дороге. Интересно кто. Очень интересно.

Он приподнялся и, чуть раздвинув кустарник, уставился на дорогу.

Ждать пришлось недолго.

Одинокий всадник в этих местах — всё равно что одинокий коробейник. Но нет, едет смело, то ли от великой отваги, то ли по глупости. Рыцарь, и рыцарь не бедный. Богатый. Очень богатый, если не в латы закован, а носит шкуру дракона. И тур тоже покрыт этой шкурой, даже ноги, чтобы никто не подсёк, не перерезал жилы.

Такому рыцарю весь короб Луу — тьфу, мелочь. Правда, есть рыцари, что и мелочью не брезгают. Из какого он Дома?

Он поискал глазами щит, стараясь рассмотреть герб.

Но щита у рыцаря не было. Может, за спину закинул?

Рыцарь поравнялся с кустарником, двинул дальше.

Нет, за спиной только плащ.

Это был Рыцарь Без Щита.

Нужно будет внимательнее перетряхнуть короб: похоже, удача там всё-таки есть.

Луу накинул лямки на плечи, подхватил посох, медленно поднялся, медленно пошёл сквозь кусты.

— Добрый человек! Добрый человек! — крикнул он, но крикнул негромко и радостно. Пусть услышит, что сам он — абсолютно безвредный, безопасный торговец, которого можно и нужно — пожалеть.

Рыцарь остановил тура, обернулся.

— А-а! Гляди, Бышка, вот он, Тот, Кто Сидит В Кустах! А ты тревожился…

Тур только фыркнул.

— Дозвольте приблизиться, добрый человек!

— Дозволим, а? Иначе подойдёт без дозволения и что тогда?

Тур наклонил голову. Рога его сверкнули на солнце, показывая, «что тогда».

— Успокойся, Бышка, успокойся. А ты, Сидящий В Кустах, приближайся.

— Я… я просто отдыхал. Я мирный торговец, принёс издалека немного диковинок, не встречающихся в здешних местах, и если доблестному рыцарю будет только угодно взглянуть, я с превеликим удовольствием…

— Мирный торговец? Это хорошо. Мирных торговцев мы любим и привечаем. Вот только времени у меня нет рассматривать твой товар.

— Если доблестный рыцарь торопится, я с удовольствием буду ждать удобного момента. Где-нибудь на привале, на постоялом дворе, в любом подходящем месте…

— На постоялом дворе? Ну хорошо, можешь идти со мной.

Повезло! Повезло невероятно — рыцарь позволил присоединиться к нему. Теперь он под охраной!

Тур шёл быстро, но Луу-Кин был на ногу скор, трусил вслед и радовался, что загодя пил отвар бодрости. Вот она, щедрость, и сказалась.

Через час весу в коробе прибавилось вдвое — так ему мнилось. Верно, удача тянет. Фунтов сорок весит, не меньше. Но травка действовала без обману, ноги несли, и только пот лез и лез в глаза, успевай отирать.

Река дала знать о себе издалека, но показываться не спешила — прибавилось мошки, землица под ногами сделалась сырою. Наконец открылась.

— С позволения сказать, брод будет чуть ниже. — Луу захотелось стать полезным, а то, не ровен час, рыцарь позабудет о мирном торговце.

— Ну, ниже так ниже…

Дожди шли беспрестанно до третьего дня, и река напиталась, потучнела, берега стали тесны. Куда разметаться? Пологий берег принял реку к себе, а с нею и сырость, и ужаков, что раз за разом переползали дорогу. Ужаков Луу не любил — хоть и безвредные, а и бесполезные тож. Или нет под небом совсем бесполезной твари? Может, ужак ест какую-нибудь кусачую мошку и тем облегчает его, Луу, жизнь? А всё-таки — противные. Толстые. Дай время, начнут не мошку — мирных торговцев глотать. В Ра-Амони тоже поначалу думал — ужаки…

Они подошли к самой воде.

— Как, Бышка, пойдём?

Тур опустил голову, принюхиваясь. Рыцарь спешился, предоставляя туру полную свободу.

— Не хочешь?

Тур ударил копытом — раз, другой. А подковы на копытах — те ещё. Боевые подковы.

— Есть такое слово, Бышка, — надо. Летать мы не умеем, так что придётся вброд. Ты, мирный торговец, держись позади, потому как берег тот — крутой…

Ведя тура на поводу, рыцарь осторожно ступил в реку. Тур шёл неохотно, но шёл.