Хроники русского духа
Шрифт:
Мама не распространялась, почему папа оставил Симу и женился на ней. Сима была младшая, весёлая, разбитная, красивая, но учиться не желала ни под каким соусом. А может, дедушка Иван не позволил Симе раньше старшей сестры выходить замуж? А может, и потому, что мама не только учительствовала, это же сельская интеллигенция, цвет села 20-х годов XX века! «Серебряный» век Любавичей! Но была очень даже привлекательной интеллигентной барышней! Хотя у мамы от первого неудачного брака оставалась дочь. Счастливое супружество мамы длилось только 12 лет! Потому что в 1941 году папа был призван на фронт.
Мама рассказывала, как они с папой в 1940 году построили новый пятистенный дом, большой и светлый, как старшая сестра говорила,
– Ох, хозяйка, порастёт высоким быльём то место, где стоит твоя пятистенка, и мужа своего ты больше не увидишь.
Поплевалась мама да и забыла пророчество. Но ровно через год началась война, папа ушёл на фронт и не вернулся. Немцы, заняв Любавичи, дотла сожгли не только новый родительский дом, но и всё село. Сгорел тот дом, в котором я успела только родиться, который обещал моей маме долгое супружеское счастье. Вместо обещанного счастья мама двадцать лет, пока все её дети вырастали и оперялись под её крылом, провела-прожила как на лезвии ножа в перманентном тотальном недостатке всего. В избытке лишь нервного напряжения. Единственное, что удерживало маму «на плаву», не давало «утонуть», – это мы, её дети. Мы были послушные, трудолюбивые, хорошо учились, никогда ничего у неё не просили. Несмотря на годы недоедания, отсутствие необходимой одежды, мы выросли физически здоровыми и нравственно закалёнными. Никогда не сравнивали, что у других, а что у нас.
Старшая сестра Валя помнила сцену проводов папы в районный центр Рудню на сборный пункт перед отправкой его на фронт. Один раз он успел прийти в Любавичи (17 км). Был взволнован и расстроен.
– Уля, береги детей. Грядёт трудное время. Будем помнить друг о друге, в нашей памяти будет наша сила. Люблю тебя и детей!
Память Вали сохранила страшную ситуацию, когда, заняв в конце июля 1941 года Любавичи, фашисты на базаре у белой церкви (сегодня храм федерального значения) собрали всех жителей села, чтобы выбрать интеллигенцию посёлка и расстрелять. Маму с детьми (я на руках у мамы) ставят то направо, то налево. Спас положение мамы и некоторых других муж старшей маминой сестры Маланьи Курильчик Никифор, он был оставлен в селе для подпольной работы. Отобранные немцами для расстрела – в большинстве своём это были евреи – сами себе выкопали яму по направлению к той самой Дубовице, куда мы после войны ходили за грибами, ягодами, ездили на тачке за дровами – ольховыми прутиками. Там расстрелянные обрели вечный покой.
В 1933 году, когда мама носила под сердцем Валю, вдруг арестовали папу и сослали на север на строительство Беломорско-Балтийского канала. Папе инкриминировали умышленную порчу лошади, которую он брал в колхозе, чтобы сделать какое-то дело. Лошадь действительно захромала. Этого было достаточно, чтобы папу как злоумышленника отправить на верную смерть. В это время в Эстонии, женатый на эстонке, жил старший брат папы Степан, красавец и какой-то большой военный чин. Ему удалось добиться отмены решения суда и вернуть брата домой. Мама глубоко переживала незаслуженную кару, свалившуюся на семью. А родившаяся вскоре Валя постоянно плакала, даже став 14-15-летней девочкой.
У Солженицына в книге «В круге первом», кажется, я прочла, как рыли этот канал. Жуткая картина. На канале специально морили голодом и морозили всех строителей-осуждённых. Дно канала утрамбовано человеческими костями. Там был и мой папа. Степан его спас. Но сам погиб на войне. И сегодня в Таллине живут Степановы дети, мои двоюродные сёстры Галя, Вера и Юлия. Последняя, моя сверстница, умерла два года назад. Их мама, жена Степана, умерла сразу после войны. Круглых сирот вырастила эстонская бабушка. Как жили, один Бог знает! Но все девочки, как и мы, окончили вузы.
О бабушке Феодосье, папиной маме, наша мама отзывалась плохо. Когда окончилась война, мама осталась одна с пятью детьми. До войны директор любавичской школы Чернухин женился на папиной сестре. К началу войны у них было трое детей. Чернухин уцелел, вернулся домой. Но Зину его во время войны убило в лесу деревом. Трое малышей, как птенцы, раскрыли клювики отцу навстречу. Чернухин поседел… Встретился с нашей мамой, женой брата его жены Зины, чтобы обсудить возможность объединения фактически кровных восьми детей в новой семье Чернухина и мамы, чтобы вырастить ораву родных детей. Мама была рада такой возможности. Однако Феодосия, выслушав зятя, сказала:
– Заморыши Ульяны неровня твоим детям. А тебе, Фёдор Григорьевич, человеку большого полёта, место не здесь, а в Москве!
И – о Боже! – мужчина, воин, герой, орёл послушался бредящей старухи и укатил со своими детьми в Москву! И в Москву к зятю, успевшему там жениться на женщине с двумя мальчиками возраста его девочек, Феодосья повела пешком из Любавичей свою корову. Вела две недели, пасла, поила, доила, собирала сметану, била масло каким-то образом. Мыслила, что за настоящий подвиг с коровой её примут в Москве и обласкают! Но всё получилось наоборот. Корову с маслом москвичка взяла, а старуху деревенскую на порог не пустила! Вскоре москвичка и детей Чернухина выставила за дверь. Между детьми москвички и Чернухина началась война не на жизнь, а на смерть!
Боже мой! Своим категорическим «неровня» Феодосья обрекла маму и нас на психологическую муку, ввергла нас в перманентную нищету, поставила психику мамы на лезвие бритвы, на котором она балансировала долгие годы. Но и судьбы якобы «любимых» внуков от дочери, добровольно отданных Феодосией в жестокие руки московской невестки, бабушка Феодосия исковеркала так, что двое, с трудом дотерпев до окончания 7-го класса, убежали из московского дома. Третья, старшая и более терпеливая, 9-10-е классы заканчивала, живя под лестницей в подъезде. Представить трудно, чтобы отец любимых детей подпал под женский прессинг с такой силой, что предал своих детей! В настоящее время (2023 год) девочки умерли, а сын Валерий выкарабкался. Совершенно случайно после выхода моей книги «Цена войны» в 2020 году в издательство «У Никитских ворот» пришло письмо из Новосибирска от сына Валерия. В его руки как-то попала моя книга, в которой он нашёл историю жизни их семьи и меня, свою двоюродную прабабушку по маминой линии. Валерия уже не было в живых, телефонные разговоры были с его сыном. Но контакты как-то не установились, несмотря на моё желание наладить связь.
Из разговоров с сёстрами по мере созревания моего сознания, психики у меня складывался по крупицам образ папы. На старшую сестру Таню была возложена ответственность за всех остальных детей, за проказы которых она отвечала перед папой. Папа был строг. Очень нравилось Тане, когда всей семьёй они ездили в пролётке в гости. Особенно эмоционально рассказывала она об одной зимней поездке. Много позже, когда мы в хоре выучили на английском языке Jingle Bells, на основе английского текста под впечатлением рассказа Тани я написала свой стишок:
Снег скрипит, снег скрипит,И мороз трещит.В Новогодье кровь играет,Радость каждому сулит!И Миша, брат, на мой вопрос о папе вспомнил, как радовался он, когда строили новый дом. Как интересно было ему наблюдать возведение венцов. Рождение крыши его поражало. Радовало, как папа управлял стройкой. Строители к нему прислушивались. Папа всё знал! Не забывались Мише и горькие моменты. Однажды они пилили с папой дрова. Миша – дошкольник, а пила огромная, в две ручки, бревно толстое, сил не хватает, чтобы равномерно тянуть пилу туда-сюда. Папа злился, а Миша плакал.