Хроники вечной жизни. Иезуит
Шрифт:
— Позвольте мне надеяться, что я скоро увижу вас снова.
— Мы даем спектакли каждую неделю. Следующий будет в субботу на площади…
— Нет-нет, синьорина Лукреция, это невыносимо долго. Прошу вас, назначьте день поближе.
Сверкнув глазами, она ответила:
— Что ж, рискну с вами встретиться еще раз. Скажем, на святого Бернардо, вскоре после полудня… Ждите меня здесь.
— Благодарю, о, благодарю!
Стефанио был на все согласен, лишь бы видеть чудный взгляд ее угольно-черных глаз. Девушка ушла, а он еще долго стоял, глядя на свечу, горевшую в окне ее дома. Впервые с момента смерти Агнешки он чувствовал себя счастливым.
«Скоро вы станете моей, прекрасная синьорина».
Лукреция Риччи родилась во Флоренции, в семье торговца вином, представителя древнего, но давно обедневшего дворянского рода. Она была старшим ребенком в семье, кроме нее супруги Риччи имели еще трех дочерей и двух сыновей.
Несмотря на яркую внешность и непокорный характер, Лукреция была романтической натурой и с детства мечтала о настоящей любви. И поэтому, когда в пятнадцатилетнем возрасте отец стал ее сватать за обеспеченных, но не милых ее сердцу соседей, девушка решительно отказалась выходить замуж.
— Подожду, пока Господь подарит мне настоящее чувство, — решительно заявила она.
Родительские увещевания не нашли отклика в ее сердце, и настал момент, когда терпение отца закончилось. Последовала бурная ссора, после которой Лукреция покинула родной дом и переехала в Рим к старой тетке. Она поступила в театральную труппу Федели, а в свободное время шила на заказ. К моменту знакомства со Стефанио девушка неплохо зарабатывала и вела весьма независимый образ жизни.
Стефанио ей понравился. Он был на удивление красив, пылок, имел изысканные манеры и, что немаловажно, оценил ее актерский талант. Сердце Лукреции затрепетало: может, она дождалась наконец своего счастья?
Галилей оставался в Римской коллегии две недели и прочитал четыре лекции. За это время они со Стефанио не раз встречались в огромной библиотеке университета. По традиции всех общественных библиотек книги здесь во избежание воровства приковывались к полкам цепями, достаточно длинными, чтобы можно было с комфортом читать за столом. Ученый нередко использовал какой-нибудь фолиант, объясняя подробности своей теории.
— Я уверен, друг мой, — говорил он, тыкая пальцем в пергаментные страницы, — что у Вселенной нет края, и вся она равномерно заполнена звездами. Их очень много, и расстояние до них огромно. Жаль, что не все разделяют мое мнение.
— Какое вам дело до всех, профессор?
— Конечно, мне безразлично, что думают невежды, но я ценю мнение каждого думающего человека. У меня есть коллега, немец Иоганн Кеплер, большая умница, скажу я вам. Так вот, он, как и я, полагает, что в центре мира находится Солнце, что планеты благодаря своим природным свойствам обращаются вокруг него, но не верит в бесконечную Вселенную и считает звезды краем мира.
— А что за ним, за этим краем?
— В том-то и дело, что ничего, — горячо ответил ученый. — А разве такое может быть? Но герр Кеплер говорит, что при бесконечном количестве звезд небо не может быть темным, ибо в любой его точке взгляд наткнется на звезду. И ведь он прав. Я пока никак не могу объяснить этот парадокс.
Стефанио рассмеялся.
— Забавно было бы. Только представьте, все небо яркое, как солнце.
Внимательно посмотрев на него, Галилей сказал:
— А знаете, жаль, что вы пошли в священники. Из вас вышел бы неплохой ученый.
— Возможно. Кстати, профессор, давно хотел вас cпросить: в Польше мне доводилось слышать музыку, написанную неким Винченцо Галилеем. Не ваш ли он родич?
— Отец, — кивнул ученый и с удивлением добавил: — Я не знал, что вы жили в Польше.
Смешавшись, Стефанио ответил:
— Нет-нет, не жил, просто однажды случилось побывать там.
«Почему так сложно отделить прошлые жизни от нынешней? Все время приходится быть начеку».
— Как это прекрасно! — воодушевился Галилей, — мой отец умер еще до вашего рождения, а вы знакомы с его музыкой. Не для того ли мы живем на свете, чтобы оставить что-то для потомков?
— Эмм… Вообще-то человек живет, чтобы служить Господу.
— Нет-нет, я знаю, что прав. Каждый должен вносить свой вклад в развитие человечества. Уж меня-то, надеюсь, люди не забудут.
Стефанио, с интересом глядя на Галилея, мысленно усмехнулся:
«Что ж, посмотрим лет через двести».
Перед отъездом из Рима ученый оставил Стефанио свой адрес, и они начали переписываться.
На святого Бернардо, пропустив занятия, Стефанио с полудня томился напротив дома красавицы. Он был одет в свои лучшие одежды, с плеч свисала вишневая накидка, а голову украшал фиолетовый берет с пером. В полотняном мешочке, висевшем на запястье, находился подарок — купленные в лавке соленые петушиные гребешки.
Лукреция, увидев поклонника в окно, еще полчаса наряжалась, чтобы помучить его. Но когда она вышла, Стефанио ахнул: ее длинные черные волосы были убраны вверх, открывая изящную шейку, а тонкий стан облегало ярко-красное платье. Она была невероятно хороша.
Очарованный ее красотой, Стефанио бросился к девушке и преподнес ей подарок, который она благосклонно приняла. Они направились вниз по улице, болтая, как старые знакомые.
Лукреция живо интересовалась прошлым воздыхателя, но что он мог ей рассказать? Что родился сто двадцать лет назад и жил в нескольких телах? Или что он священник-иезуит, который никогда не сможет жениться?
«Нет уж, она слишком мне нравится, чтобы ее терять».
Поэтому он поведал Лукреции лишь о приключениях в замке Чейте, благоразумно умолчав об Агнешке и Дорке. В его изложении история звучала так: в окрестных деревнях стали пропадать девушки, исчезали и те, кто устраивался на службу к графине. Поэтому он, как сын владельца этих земель и благородный человек, вынужден был сам распутывать этот клубок.
Рассказ о графине Батори потряс девушку. Она долго молчала, пытаясь прийти в себя.