Хрущёба № 17
Шрифт:
Но односельчане не замечали угнетённости деда Петро своими мелкими и скучными проблемами. И приходили к нему советоваться. С одного взгляда дед Петро мог распутать любую самую сложную ситуацию.
Особенно восхищался дедом Петро Бацилла. У Бациллы проблемы были и вовсе одноклеточные, по понятиям деда Петро. Тут и психологом быть не надо, просто наблюдательным человеком – достаточно. С кем выпить? Кто спёр у пьяного Бациллы валенки? Куда заныкала Бациллина сожительница Танька заначку?
В такие моменты Бацилла от восторга потрясал кулаком, пытаясь найти
– Ну ты псих, Петро! – это была самая высокая оценка, по понятиям Бациллы.
То ли дело было раньше! В городе, где до этого жил дед Петро, когда ещё не был дедом и звался Пётр Никодимыч, был простор для таланта психолога. Тем более что он был не просто слесарем на заводе, но ещё и председателем кооператива.
Быть председателем – почётно, но хлопотно. Приходится не только понимать в трубах, бойлерах, электрике, но и во взаимоотношениях. Потому как жильцы в кооперативе подобрались разные, с характерами. А известно, что с возрастом только вино лучше делается, а вот характеры – напротив – скисают. Проявляется в характерах гнильца, уксус и прочие продукты брожения. Соседи начинают выяснять не только у кого сегодня дежурство по подъезду, но кто что на ужин готовит, кто с кем спит и как регулярно. Это, как узнал на практике Пётр Никодимыч, особенно интересовало всех. Вот к пьянству соседей относились терпимо, даже вроде как не особенно осуждали, так как считалось это древней российской традицией. А против традиций не попрёшь.
Стал Пётр Никодимыч на досуге размышлять, отчего люди так меняются?
Когда построили дом, в 1967 году они были молодыми счастливчиками, получившими квартиры. Все соседи были задорные и радостные. Таскали шкафы, диваны, приколачивали полки и помогали друг другу. Праздники вместе справляли и на субботники ходили. А сейчас к нему приходит Сталина Ильинична и призывает его воздействовать и обратить внимание на то, что у Краюшкиной жизнь слишком счастливая. Это они с Александрой Петровной заметили, что вот уже третий ковёр Краюшкина понесла к себе поздно вечером. А приличные люди поздно вечером добро в дом не заносят. Так только жулики поступают.
Александра Петровна очень серьёзно относится к распределению благ в социалистическом обществе, следит и докладывает куда надо.
Это Пётр Никодимыч и сам знал, что Александра Петровна стукачка. Относился к этому с пониманием и вниманием. Ремонт делал ей в первую очередь, и добро заносил в дом рано на рассвете. Бережёного бог бережёт. А машину, хоть и купленную на свои родные и кровно заработанные деньги и выстоянную и выстраданную в очереди женой на велосипедном заводе, Пётр Никодимыч предпочитал ставить у чужого подъезда, за два квартала от дома. Тьфутьфу…
На этот сигнал Пётр Никодимыч, как человек, облечённый властью, должен был реагировать. Потому как не среагируешь – пойдёт Сталина Ильинична жаловаться куда следует. А Петру Никодимычу оно надо? Он только что трубы без документов для кооператива закупил по бросовой цене для бойлера лет на пятьдесять вперёд, знакомый украл с завода. Сталина Ильинична похвалила Петра Никодимыча за труды и за отзывчивость к чужому горю. Всё же ясно, что когда у соседа радость, у тебя горе.
– Не бзди, Ильинична, – строго сказал Пётр Никодимыч, – сигнал принят.
Пока Сталина Ильинична размышляла над интересным фразеологическим оборотом, не замеченным ранее в словесных конструкциях Петра Никодимыча, человека из рабочих, но воспитанного, он, воспользовавшись паузой, захлопнул у неё перед носом дверь.
«С Краюшкиной надо переговорить. Чтото она совсем страх потеряла». Пётр Никодимыч прислушался и, удостоверившись, что Сталина Ильинична поднялась на свой второй этаж и захлопнула дверь, тихо вышел из квартиры. Дверь закрывать не стал, только притворил, зная, что Сталина наверняка стоит у своей приоткрытой двери и подслушивает. Вышел из подъезда и странным образом двинулся к соседнему подъезду, где жила Краюшкина. Он оглянулся на окна родного подъезда и не стал идти по асфальту, а, пригибаясь, полез через кусты под окнами. Пётр Никодимыч слишком хорошо знал человеческую природу таких, как Сталина: наверняка уже мечется между подслушиваем у двери и подглядыванием с балкона.
Он старался производить как можно меньше шума, но запнулся и повалился, треща ветками, в куст жасмина.
– Петя! – из окна первого этажа по пояс выглянула Алевтина Михайловна.
Как водится, она была в дезабилье. А точнее, вовсе без оного. Пётр Никодимыч зажмурился. Не хватало ещё, чтобы жена увидела его под окнами Алевтины, пялящегося на свисающие на подоконник мясистые, дебелые груди соседки.
– Ты всё обещал мне лампочку поменять! – игриво продолжила Алевтина Михайловна. – И никак не зайдёшь! Ты председатель или кто? Должон удовлетворять нужны населения! – сурово закончила она, имея в виду совсем другие нужды, которые обязан удовлетворять председатель кооператива.
– Я и удовлетворяю! – Пётр Никодимыч встал на колени и старательно пощупал отмостки дома. Прятаться больше смысла не было – с балкона свесилась Сталина Ильинична. – Видишь, к зиме готовлюсь, проверяю герметичность здания, чтобы вешние воды в подвал не просочились.
– Я тебе говорила! – подключилась к разговору Сталина Ильинична. – Надо бетонировать!
Она перегнулась через перила, чтобы удостовериться, что Алевтина опять совращает чужого мужа.
– Алька! Титьки убери с подоконника, дети во дворе гуляют! – строго приказала Сталина.
– Отстань, – огрызнулась Алевтина Михайловна и спряталась.
Пётр Никодимыч ещё поползал на четвереньках вдоль дома, прощупывая для убедительности отмостки под суровым взглядом Сталины Ильиничны. Потом, насвистывая, зашёл в соседний подъезд, всем видом показывая, что он идёт по делу в бойлерную. На самом деле он не стал спускаться в бойлерную, а постучал к Краюшкиной.
Дверь открыл муж Краюшкиной. Второй или третий, Пётр Никодимыч сбился со счёту. Но точно знал, что с этим у него нормальные, уважительные отношения.