Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
Как и раньше, то, что по-настоящему интересовало и волновало людей, проявлялось не в записных прениях, а в записках, подаваемых в президиум. Так в Ленинграде наиболее характерными вопросами были: «Почему Маленков был утвержден председателем Совета министров? Не напрасно ли его оставили в Президиуме ЦК? Он должен нести ответственность не только моральную, но и политическую за “Ленинградское дело”»{397}. На Кировском заводе уже раздавались открытые требования привлечь Маленкова к ответственности, ибо у него «руки в крови», и присутствовавшему там секретарю обкома Н.Д. Казьмину, как он признавался позже, «было трудно убедить… в обратном»{398}. Первый секретарь Ленинградского обкома Ф.Р. Козлов информировал ЦК: «В связи с тем, что в Ленинграде в последнее время имеются перебои в торговле и создались очереди за сахаром, маслом животным и мясом, поступает большое количество вопросов о причинах недостатка в этих продуктах»{399}.
По-иному складывалось обсуждение итогов пленума в некоторых первичных организациях. То там, то здесь, как отмечалось в одной из записок нового министра обороны Г.К. Жукова и его заместителя по политической работе А.С. Желтова в ЦК, имели место «выражения недовольства и отсталых настроений». Так, подполковник Чуриков из Северной группы войск сетовал на то, что, несмотря на многочисленные постановления о развитии сельского хозяйства, дела в нем серьезно не улучшаются. «В городах по-прежнему большие очереди за хлебом, мясом и другими продуктами». Капитан Лукьянов в Закавказском военном округе недоумевал, почему сняли Маленкова, ведь он «много сделал и имеет популярность среди колхозников». Такого же мнения придерживался рядовой Головин в Белорусском военном округе. Был Маленков, рассуждал лейтенант Савинов на Черноморском флоте, заставляли подписываться на заем в размере двухнедельного заработка, стал Булганин, размер подписки увеличили. Были и более простые, хотя и довольно далекие от истины объяснения персональных перемен наверху. Сержант Есин (Прибалтийский военный округ) полагал, что «руководство правительством поручено военному деятелю» потому, что «надвигается опасность войны». Подобное же предположение выдвигал капитан Корсаков (8-й военно-морской флот): «Теперь правительство военное, наверное, будет война»{400}.
— Очень жаль, — прямо высказала то, что думала, работница Московского ликеро-водочного завода Ларькина. — Ведь с его именем связаны большие дела по улучшению жизни народа в нашей стране.
Парторг цеха № 6 на заводе № 45 Хорин, отметив, что все рабочие в его цехе болезненно встретили заявление Маленкова об отставке, полагал, что бывший председатель Совета министров принял на себя слишком большую вину:
— Разве в допущенных недостатках виноват он один? Конечно, нет{401}.
На партийном собрании философского факультета Московского университета 9 марта 1955 г. после зачитывания постановления о Маленкове «политически неправильно» выступили сразу аж пять человек! Так, студент П.В. Смирнов, посетовав на то, что некоторые коммунисты только после решения руководящих органов «начинают задним числом говорить, что они это знали, но тем не менее почему-то молчали», сделал вывод, что, значит, раньше многие из них выступали как приспособленцы. И предложил почистить партию от такого рода «мазуриков» путем установки партмаксимума. Дальше — больше. А.И. Могилев предложил вместо бездумного одобрения решений пленума записать в резолюции «принять к сведению», потому что «весь разговор ведется об ошибках Маленкова», а это больше вина ЦК. Он усомнился в реальности контрольных цифр пятилетнего плана по развитию сельского хозяйства (10 миллиардов пудов зерна уже в этом году) и заявил:
— До сих пор мы верили ЦК, а теперь многое для нас неясно.
О необходимости усилить демократические начала в партии говорил студент 3. Г. Апресян.
— Зачем все ошибки валить на Маленкова? — недоумевал он. — В ответе вся партия, весь ЦК и особенно Президиум во главе вы знаете с кем.
Еще дальше пошел А.И. Сохин, замахнувшийся на советскую избирательную систему, которая, по его мнению, «не является демократической».
Эти речи получили поддержку других студентов-коммунистов. И когда кто-нибудь из президиума пытался подправить, а тем более одернуть увлекшихся ораторов, его прерывали шипением, стуком и выкриками:
— На факультете у нас установился такой порядок, когда людям говорить не дают, рты зажимают. Это не только наш порок. Это идет дальше и выше!
Во всем этом увидели, как это было принято тогда, групповой сговор. Уже 15 марта партком МГУ постановил за «непартийные» выступления исключить из партии Смирнова и Могилева, а Апресяну и еще двум студентам объявить строгий выговор с предупреждением. Однако бюро Ленинского райкома посчитало эту меру взыскания слишком либеральной и постановило исключить из партии всех «вольнодумцев», выступавших на собрании. Мало того, от них требовали признаться, с какими контрреволюционными организациями они поддерживают связь.
Однако карательная мера вызвала эффект, обратный желаемому, — не страх и раскаяние, а возмущение. Один из преподавателей, И.М. Панюшкин, написал на имя Хрущева и Булганина письмо в защиту наказанных. Сами студенты отправили делегацию с жалобой в горком партии. К тому же все это дело получило широкую огласку. Во Всесоюзном государственном институте кинематографии, городском педагогическом и Московском инженерно-физическом институтах на занятиях по философии, истории партии и марксизму-ленинизму преподавателей засыпали вопросами «не по теме»: о демократии и дисциплине, суде над Берией и разногласиях в Президиуме ЦК… В результате в МГК КПСС решили, что не стоит «портить отношения со студентами», и все возмутители спокойствия отделались строгачами. Правда, один из них, Смирнов, исключенный сразу же из университета, вынужден был заканчивать его на вечернем отделении{402}.
Так что не только первые робкие попытки реформирования системы, но и их сворачивание, объявление их не соответствующими духу марксизма-ленинизма, сопровождавшие отставку Маленкова, побуждали все большее число людей к критическому осмыслению недавнего прошлого и настоящего. Общество перестало казаться монолитным. И, мало того, поддержка власти с его стороны уменьшалась, а в случае с отставкой Маленкова вообще оказалась на критическом уровне.
Глава 2.
ПРОЦЕСС ПРОЩАНИЯ СО СТАЛИНСКИМ НАСЛЕДСТВОМ И ЕГО НЕЗАВЕРШЕННОСТЬ
2.1. Внешнеполитические новации 1955 года глазами простых людей
2.1.1. Германский и австрийский вопросы
Министр иностранных дел В.М. Молотов занимал довольно жесткую позицию при определении основных направлений советской внешней политики. И хотя Маленков и Хрущев выдвигали довольно существенные новации концептуального порядка, с которыми он не соглашался (например, долгое время избегая публичного упоминания о «мирном сосуществовании»), все же его авторитет при определении основных направлений внешней политики, особенно по отношению к Западу, был преобладающим.
30 августа 1954 г. Национальное собрание Франции отклонило договор об учреждении «европейского оборонительного сообщества» с участием ФРГ. Это вызвало настоящую эйфорию в Москве. Казалось, рушатся планы империалистов и реваншистов в отношении ремилитаризации Западной Германии. Однако уже 23 октября представители государств — членов НАТО согласились принять в свои ряды ФРГ, а ее правительство считать «единственным представителем немецкого народа в международных делах». Надежды, что французский парламент еще раз откажется дать свое согласие на включение немцев в военную структуру Запада, оказались напрасными.