Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
После этого в Москву пригласили австрийского канцлера Ю. Рааба. Встречать его и вести с ним переговоры поручили Молотову и Микояну. Советская сторона выразила принципиальную готовность прийти к соглашению. Договорились, что, как только иностранные оккупационные силы покинут Австрию, ее правительство предложит парламенту закон о постоянном нейтралитете, в соответствии с которым эта страна не будет в будущем вступать ни в какие военные союзы и не станет допускать создания на своей территории опорных военных пунктов иностранных государств.
— К этому шагу нас никто не принуждает, — подчеркивал Рааб, — не было постороннего влияния и нажима со стороны, это родилось внутри австрийского народа.
17 апреля австрийская делегация отбыла на родину. Перед этим на большом обеде в Екатерининском зале Кремля
Был очень доволен и Молотов. Он потом стал даже говорить, что «никогда не был против»{415}. 15 мая 1955 г. он от имени СССР подписал в Вене государственный договор с Австрией.
13 и 25 мая 1955 г. Президиум ЦК обсуждал вопрос о нормализации отношений с Западной Германией. Было решено подготовить и направить ноту правительству ФРГ с предложением установить прямые дипломатические, торговые и культурные отношения{416}. Сделано это было опять же по инициативе Хрущева. Не только по предложению, но и по настоянию, потребовавшемуся для преодоления возражений Молотова. Вообще-то он был не против, соглашался с необходимостью установить отношения с ФРГ. Но был против посылки открытого послания. Когда его заместители А.А. Громыко и В.С. Семенов подготовили проект именно открытого послания, Молотов сказал им:
— Нет, внося такой проект, мы будем протягивать руку Аденауэру и упрашивать его.
Перечеркнул текст и внес свое предложение. Президиум ЦК изменил это все и подтвердил свое прежнее решение. «Речь шла о том, — говорил два года спустя Громыко, — чтобы, сделав прямое предложение о нормализации, поставить в трудное положение Аденауэра и не тянуть дело по-прежнему»{417}.
2.1.2. Примирение с Югославией
Сильно занимал советское руководство и вопрос о нормализации отношений с Югославией. Еще летом 1953 г. Президиум ЦК принял решение о необходимости предпринять определенные шаги в этом направлении. Однако после ареста Берии никаких практических шагов сделано не было. Сказывался и своеобразный саботаж МИДа. По его предложению, например, 31 июля 1953 г. было решено дать такое указание советскому послу в Болгарии: «Дипломатические отношения СССР с Югославией в настоящее время строятся в направлении их нормализации, причем Югославия рассматривается нами как буржуазное государство»{418}. Фактически же к этой стране продолжали относиться как к фашистскому государству. Сохранялся запрет на торговлю, не устанавливались культурные, научные и даже спортивные связи{419}.
В Президиуме ЦК вопрос этот обсуждался довольно вяло. И вялость разработки, вялость решения его объяснялась позицией МИДа, который, несмотря на даваемые ему поручения, «аппетита», как выражался потом Каганович, к нему не проявлял. Это прежде всего относилось к Молотову, а на него соответственно ориентировались как на шефа подчиненные. «И предложения вносились либо в неудобоваримом виде, либо их внесение затягивалось»{420}.
В феврале 1954 г. Президиум ЦК поручил комиссии в составе секретаря ЦК М.А. Суслова и заместителей министра иностранных дел В.А. Зорина и В.В. Кузнецова представить предложения об отношениях с Югославией. Готовил их аппарат МИДа, полностью исходя из оценки этого государства как фашистского, в котором, в отличие от капиталистических государств, «мерами фашизма, терроры подавляются…» и т. д. Весь проект, как признавал полтора года спустя Суслов, «был направлен не на улучшение отношений с Югославией, а на еще большую закрутку этих отношений». После некоторой дискуссии в комиссии из проекта предложений были выкинуты все подобного рода характеристики, и он был отправлен членам Президиума ЦК. Молотов пытался повлиять на мнение комиссии, сохранить старые оценки. Вернувшись из Женевы, где с 25 января по 18 февраля проходила конференция министров
Затем поручили МИДу написать и представить проект письма к братским партиям по югославской проблеме. Молотов снова оказался в Женеве, на конференции по Индокитаю, и письмо писал его заместитель В.А. Зорин. Пришел на Президиум ЦК и говорит, что он ознакомил Молотова и тот согласен. А в письме том говорилось о необходимости зондажа отношений с «фашистской Югославией». Так она и называлась фашистской. И руководители ее назывались фашистами{422}. Решили «почистить» текст от такого рода изысков и документ этот послали Молотову. А когда тот вернулся в Москву, то, обменявшись мнениями с Булганиным и Хрущевым, снял свои возражения{423}.
В результате Президиум ЦК КПСС 31 мая 1954 г. так оценил усилия по возвращению к дружбе с Югославией: «Начавшийся в 1948 г, и продолжающийся до нынешнего времени разрыв дружественных отношений между Югославией и Советским Союзом наносит серьезный ущерб как Югославии, так и Советскому Союзу и всему лагерю мира и социализма. В результате этого разрыва из демократического лагеря выбыла страна, занимающая важное стратегическое положение на юго-востоке Европы, насчитывающая 16 миллионов населения. Понятно, что, если бы американо-английским империалистам удалось полностью осуществить свои замыслы в отношении Югославии, то это… серьезно осложнило бы обстановку на Балканах, усилив позиции агрессивного блока в его борьбе против лагеря мира, демократии, социализма. Советский Союз в своей внешней политике в отношениях с Югославией должен преследовать цель сорвать эти антисоветские планы… и использовать все возможности для усиления нашего влияния на югославский народ»{424}.
В принятом по этому вопросу постановлении говорилось: «При сложившихся условиях ЦК КПСС считает целесообразным еще раз проверить, какова подлинная позиция ЦК СКЮ и правительства Югославии в коренных вопросах их внутренней и внешней политики, и сделать новые шаги для улучшения дипломатических, экономических и культурных взаимоотношений с Югославией, имея в виду предотвратить окончательный переход Югославии в лагерь империализма, расширить возможность для усиления нашего влияния на югославский народ, а при благоприятных условиях предпринять меры к возможному возвращению Югославии в демократический лагерь… ЦК КПСС считает возможным с этой целью вступить в переговоры с руководством Союза коммунистов Югославии, сообщив ему мнение ЦК КПСС о том, что если руководство СКЮ не на словах, а наделе намерено следовать учению марксизма-ленинизма и бороться за социализм, за сохранение и упрочение мира, то нет оснований для состояния вражды между СКЮ и КПСС, а есть основания для установления взаимного сотрудничества в интересах мира, социализма и дружбы между народами Советского Союза и Югославией»{425}.
Так началась, как выразился позже Булганин, «упорная работа по завоеванию обратно старой, потерянной дружбы и связи»{426}. Чтобы посоветоваться по этому вопросу с братскими партиями, послали им это самое решение. Вскоре пришли ответы. Все они были положительными. Однако Молотов продолжал выражать несогласие{427}.
В октябре 1954 г., под влиянием американцев и англичан, под их нажимом, Югославия и Италия договорились о разделе зоны Триеста. И хотя это соглашение не в полной мере удовлетворило югославов, Тито все-таки решил пойти на то, что предлагали. Казалось бы, надо было поддержать югославов и сказать, что мы «за». В МИДе СССР решили, однако, опротестовать и внести вопрос в ООН: мол, нарушают интересы Советского Союза как союзнической державы, его престиж подрывают, потому что нас не спросили. В Президиуме ЦК решили, что эта точка зрения неправильна. Не поддержав предложения МИДа, предложили написать, что Советский Союз принимает соглашение и поддерживает югославов{428}.