Хуан Дьявол
Шрифт:
– Но тебе предлагали…
– Что значат предложения? Разве вы не видите путь, который мне указывает звезда? Друг против друга с детства. Разве не понимаете, что за его существование заплатил я, родившись, словно это преступление? Чтобы он спал в золотой колыбели, носил шелковые одежды, чтобы никакая тень боли не упала на его жизнь, пока моя была адом. Чтобы защитить его детство, ненависть Софии Д`Отремон накрыла меня черным облаком, а когда полюбил женщину.
– Это была случайность, несчастье, как угодно. Она заплатила жизнью за безумства, единственная, на кого ты можешь возложить
– Она любила меня. Ветреная, неверная, лицемерная, обманщица, была тем, кем была, но любила. Но он отнял ее у меня, отнял, не зная об этом. Почему? Из-за богатства, могущества, что он кабальеро Ренато Д`Отремон, потому что наша судьба так распорядилась, женщина стала его, когда на самом деле была моей.
– Не думаю, что ты что-то потерял. К тому же, он хотел быть твоим другом…
– Моим другом? Ложь! Его дружба была обманом, она никогда не шла от сердца… Среди драгоценностей и богатств нашего отца, он унаследовал лишь угрызения совести. Чтобы освободиться от этого, он хотел помочь мне, но презирал, и презирал так, что одна только мысль, что меня могла полюбить женщина, он начал презирать еще и Монику де Мольнар. Это не было невинностью; вот там и упала его маска. Мольнар, влюбленная в Хуана Дьявола заслуживала тысячи смертей; заслуживала принадлежать мне, как будто это наихудшее наказание, и это навязал он. Швырнул мне в руки, будто кинул падаль собаке.
Он распоряжался моей жизнью, как всегда. Мог распоряжаться, потому что имел все; даже любовь Моники. И из-за этой любви она приняла жертву, упала в мои руки, как жемчужина в уличную грязь, оторванная от короны. Если бы она любила меня… Был час, Ноэль, день, секунда, когда наш долг был погашен. Знаете, где это было? На острове Доминика, когда в голубых глазах Моники дрогнула мечта счастья. Это была звезда, которая блестела в глубине колодца, луч света, осветивший мою мглу, цветок, раскрывшийся рядом с решетками моей тюрьмы. Это была награда, моя награда, но он снова вырвал ее. Она продолжает любить его, светловолосого и радостного Ренато Д`Отремон, достаточно непостоянного, чтобы истинно любить ее, когда обстоятельства были невозможными.
– Она была тебе верна, Хуан, не забывай.
– Она верна себе, потому что в ней не совмещаются низкие или подлые действия. Но из-за него она заперлась в монастыре, позволила увядать красоте в этих стенах, чтобы спасти, защитить его, сложив руки и умоляя, чтобы я не нападал на него, не ранил его; чтобы принять мучительную жизнь, как будто она решила умереть в тишине, чтобы Ренато Д`Отремон жил счастливо. А теперь вы и хотите, чтобы не было брожения ненависти, которая поднимается во мне, когда я только произношу его имя? Утверждаете, что можно понять и простить?
– Я лишь хотел посоветовать, чтобы ты повернулся спиной к этому. К прошлому, стер его, Хуан. Оно уже прошло, его не существует…
– Прошлое – единственное, что мы имеем. Мы сами оставляем следы в нашем прошлом, наши мысли, чувства. Кто я, как не тот несчастливый ребенок, которого Бертолоци питал желчью и ядом, ради грядущего наказания врага или победителя, чтобы отомстить жизнью за оскорбление? Боль, унижения, все, от чего мог страдать ребенок душой и телом,
Педро Ноэль опустил голову. Затем проследил взглядом за Хуаном, который подошел к внутренней двери дома, и повернулся к ней решительным жестом.
– Хуан, куда ты?
– Не беспокойтесь, Ноэль. Просто удовлетворить любопытство. Хочу знать, что думает, считает, чувствует Моника де Мольнар. Хочу знать, насколько сильна ее любовь, несмотря на кровь сестры, брызнувшей сегодня на Ренато, которая могла бы покончить с ним. Хочу увидеть и послушать!
– Каталина… Моя бедная Каталина…
– Где моя дочь? Где моя дочь? Я хочу видеть ее, живую или мертвую!
– Ты увидишь. Увидишь немедленно… Дай себе минуту, чтобы перевести дух…
Заливаясь рыданиями в платок, Каталина де Мольнар остановилась, словно чтобы удержаться на ногах ей нужны были все силы, а взгляд Софии пристально смотрел в пустоту повозки, а душа, казалось, вздохнула, когда она проговорила:
– Моника не приехала? Ты одна, моя бедная подруга? Вижу, сообщение дошло быстро. Я велела ему не останавливаться. Тем не менее, я не могла думать, что ты так скоро прибудешь. Что это за повозка? Сирило приказано служить тебе. В какой час он приехал?
– Он не приехал, я никого не видела, не от тебя я получила новость! Ты не могла считаться со мной, не могла! Ты должна была защищать сына! Знаю, это был Ренато!
– Ты потеряла рассудок? Не повторяй этого!
– Она обманула, посмеялась над ним, солгала! Ты знаешь, знаешь! Возможно, ты думаешь, что твой сын был прав! Я не спорю, не ищу причины. Я лишь хочу увидеть ее! Моя Айме, моя девочка…! Где она? Где?
– Каталина, подожди…! Каталина…!
Софии удалось догнать ее. Как помешанная, Каталина бежала через просторные комнаты, прекрасные коридоры, пустынные входы, весь дом был безмолвен и нем, руки и голос Софии достиг ее ушел, остановив, и вдруг с ненавистью и ужасом она обвинила:
– Ты… ты…! Убийца!
– Не слушай, Ренато! – умоляла София, приближаясь в сильном волнении. – Останови ее! Пусть ее никто не услышит! Она потеряла рассудок, помешалась! Она не знает, что говорит!
– Где моя дочь? Где?
– Уже покоится… – прошептал Ренато с бесконечной печалью.
– В земле? Навсегда? – кричала Каталина со страхом, отразившемся на белом лице. – Не позволив посмотреть на нее, отдать последнее прощание! Ты убил ее! Ты заставил ее умереть, Ренато! Возможно, ты был прав. Возможно, имел право… но я была ее матерью, и проклинаю тебя!
Ренато отошел, такой бледный, словно в его венах остановилась кровь, а София подошла к перилам и с беспокойством посмотрела на друзей, пришедших в церковь, затем повернулась к помешавшейся Каталине:
– Не кричи так! Пришли незнакомые люди! Ради имени твоей дочери…!
– Какая разница! Все знают, что она умерла, что Ренато… Ренато…! – упорствовала плачущая Каталина. – Моя Айме, моя дочь…!
– Пришли люди! – предупредила отчаянная София. – Нужно увести ее, Ренато, нужно…
– Мама! Моя дорогая мама!