Хуан Дьявол

Адамс Каридад Браво

Моника успела поддержать на руках полуобморочное тело матери, и на секунду смешались всхлипывания и слезы, а за Моникой шел такой же бледный и искаженный в лице, как она сама, отец Вивье, присоединившийся к остальным.

– В земле, в земле, чтобы я не смогла снова взглянуть на нее! – протестовала Каталина в глубоком отчаянии.

– Что? Что? – спросила Моника, ужасно возмущенная.

– И это Ренато виноват, он зачинщик! – настаивала Каталина. – Ренато, Ренато!

– Неправда! – отрицала София с душевной болью. – Я не могу позволить, чтобы повторяли эту нелепость! Вы свидетель, отец Вивье…! Скажите…

Скажите…!

– Ренато заставил ее умереть! – твердила Каталина. – Ее загнали в угол, убили, а затем скрыли тело! Я знаю, знаю…!

– Ты умышленно лжешь! – кричала София уже вне себя. – Не слушай ее, Моника, она ничего не знает. Боль свела ее с ума, необходимо, чтобы на улице не слышали! Я взываю к вашему разуму, отец Вивье. Вы на моей стороне, знаете…

– Каталина, дочь моя. Успокойся… успокойся. – советовал священник.

– Уже все прибыли! – подтвердила София. – Ренато, Ренато, иди… иди…!

Ее рука впилась, как лапа, в руку страдающего сына, заставляя уйти с ней, волоча к лестнице, куда поднимались попрощаться друзья, а Моника подняла мать и увела во внутренние комнаты, гордо проговорив:

– Наша боль – наша, мама, только наша. Пойдем. Помогите мне, отец Вивье…

Дверь закрылась за Моникой и Каталиной, в отчаянном голосе Софии прозвучал акцент, чтобы встряхнуть Ренато, заставляя вернуться к действительности:

– Ренато, я объясняю друзьям, что бедная Каталина потеряла рассудок… По крайней мере. Это совершенно естественно. Нужно быть матерью, чтобы понять…

– Действительно, друзья. Я должен поблагодарить и умолять всех, чтобы приняли скромное угощение, прежде чем уйти…

Ренато удалось говорить вежливо, делая нечеловеческое усилие, София отошла, давая ему пройти. Только теперь она чувствовала, что тоже без сил, но верная рука поддержала ее – для других жестокая и грубая, но ее поддерживала с твердостью и уважением.

– Отведи меня в спальню, Баутиста. Я не могу больше!

8.

– Что? Говорите, что она уехала?

– Это естественно! Речь идет о ее сестре, Хуан. Кроме того, ее искали, послали кого-то из Кампо Реаль с новостью.

– Кто вам сказал, Ноэль?

– Сестра-привратница, едва мы вошли. Я предупредил мать-настоятельницу, что ты придешь. Уверен, Моника уходя оставила поручения.

– Уехала, уехала! – взбудоражился в гневе Хуан. – Конечно же он приказал ее найти!

– Он или другой, не все ли равно. Как иначе можно было передать эту новость? Это разумно.

Хуан сжал губы, не в силах сдержать волну жестокого негодования, которое им овладело. Не в силах успокоиться, он прохаживался вверх-вниз по широким коридорам, образующим главный монастырь, вонзая каждый шаг твердых и сильных ног, а колотящееся сердце словно выпрыгивало из груди, и он резко обернулся к старому нотариусу, смущенно смотревшему на него:

– Пойдем, Ноэль! Я не хочу слушать истории, хочу увидеть Монику лицом к лицу! Я спрошу, почему она так ушла, не побеспокоившись о том, чтобы прежде поговорить со мной. Она еще моя жена, и я оставил ее здесь, а не в другом месте. Ей же хуже, если заставляет меня искать ее!

– Искать ее? Искать в Кампо Реаль? Полагаю, ты пытаешься…

– А почему бы и нет? Я заберу

ее откуда угодно, и если это будет ад, то все равно…

– Ну наконец она отдыхает! Успокоительное возымело свое милосердное действие, по крайней мере на некоторое время.

Моника молча согласилась со словами отца Вивье. Бледная, как никогда, с поджатыми губами, можно сказать, она представляла собой живой образ скорби и печали. Она стояла рядом с окном, освещавшим ее красивую фигуру последними вечерними лучами, и к ней подошел священник, опустив занавески кровати, где неподвижно лежала без сознания Каталина де Мольнар.

– Ужасно, что в этой поездке ты должна была ехать одна, дочка.

– Так пожелала она, отец. Она не известила, не позвала меня, даже не передала новость. Она воспользовалась первой же благословенной повозкой, бывшей в вашем распоряжении, и выехала, как безумная, никого не предупредив.

– Человек, который известил вас – посланник Софии Д`Отремон, которому она приказала предупредить вас.

– Он пришел в наш дом, и никого там не обнаружив, пришел в монастырь. Он лишь сказал, что моя мать выехала в Кампо Реаль. Она не сумасшедшая, не безумная. Боль заставила ее бредить, но она не безумная. Тем не менее, вы уверяете…

– Я лишь могу уверить в том, что видели мои глаза. Я был с доньей Софией. Если бы я мог поклясться, что никто не подтолкнул твою сестру в пропасть, ничья рука в физической оболочке. Мы видели, как пронесся конь, как обезумевшее животное избегало преследования. Ренато. Наконец, мы увидели, что лошадь, никем не управляемая бежала в пропасть и разбилась. Он ехал позади нее, не могу отрицать. Если была причина, чтобы желать ее смерти, или если он бежал за ней, чтобы задержать и спасти ее, то кто может доказать это, дочка? Это на совести Ренато. Иногда движут человеческие страсти, плещущие через край. Но Ренато ненавидел жену? Ненавидел ее?

– О, замолчите, отец, помолчите! Теперь не спрашивайте. Сжальтесь!

Моника отступила, пряча лицо в руках, а изящная фигура подрагивала, подчиняясь невыносимому мучению ужасного сомнения.

– Успокойся. Я спрашиваю тебя как духовник. Я бы хотел услышать признание, дочка. Твои слова могли бы пролить немного света.

– Я бы отдала кровь, чтобы узнать правду! Разве вы не понимаете, что моя душа тоже противится? Не понимаете, что я умираю от отчаяния?

– Понимаю твое мучение; но если дело не касается тебя…

– Что не касается меня? Умоляю вас на коленях не заставлять меня говорить!

– Прости меня. Я понимаю, что ты чувствуешь себя лишенной рассудка. Я должен оставить тебя наедине и посоветовать тебе помолиться, чтобы успокоить душу. Я бы хотел знать больше, быть уверенным в битве, которая меня ждет. София Д`Отремон надеется, рассчитывает на мое свидетельство, чтобы защитить сына.

– Его обвиняют? Ренато в самом деле обвиняют, помимо моей матери?

– Его обвиняет много злобных глаз, много уст, которые молчат. Но больше всего обвиняет безумная страсть в глазах, когда он смотрит на тебя. Поэтому я хочу добраться до правды. Сплетни, обвинения – это почти ничего не значит, по крайней мере для меня. Моя задача – не в защите тел, а в спасении душ, принести раскаяние в сердца виновных и спасти из ада, от боли греха.