Хуан Дьявол
Шрифт:
– Вот здесь! – сообщил Баутиста. И приказал: – Франсиско, снеси дверь прикладом, быстро! Держи собак!
Одним прыжком Кума прыгнула на стол, чудом избежав нападения свирепых животных. Баутиста держал за ошейник самого свирепого пса, пока другие рыскали по хижине, яростно обнюхивая, царапая когтями земляной пол близко к дверям, откуда сбежала Ана.
– Она была здесь, да? – заметил Баутиста. – Не отрицай. Посмотри, как нюхают псы! Несчастная, если спрятала ее! Отдавай ее!
– Я никого не прятала! Клянусь, клянусь! – отрицала перепуганная Кума. – Сюда приходит много людей, не знаю,
– Знаешь! Знаешь, потому что она сбежала. Это служанка большого дома. Если скрываешь ее, то заплатишь!
– Не бей меня… не бей! – пожаловалась перепуганная волшебница. – Ты говоришь. Служанка большого дома, да. Но она не входила, она прошла к хижинам…
– Лжешь! Не может быть! Мы были там! Что это? А, платок! Он был на ее голове! Она была здесь, это ее платок. Отвечай! Что это?
– Это? Ничего… Дверь…
– Действительно! – подтвердил Баутиста, открывая ее сильнейшим пинком. – Франсиско, иди за собаками. А ты, проклятая обманщица получишь по заслугам!
Кума с усилием поднялась; спотыкаясь, она дошла до калитки, которую грубым ударом почти вышибли. На вершине горы шли по следу нюхавшие псы, преследователи Аны. С болью она подняла темную руку, на которой кнут Баутисты оставил кровавый след, и сжала кулаки в выражении неповиновения, африканской ненависти, дикой и насыщенной:
– Проклинаю! Проклинаю тебя с ног до головы! Будь ты проклят и твой хозяин, которому служишь! Будь проклят Ренато Д`Отремон! Будьте прокляты твое имя, раса, земля! Пусть огонь сожжет твой дом, а ветер унесет деньги! Пусть упадут твои деревья, пусть усохнут посевы, пусть у тебя не будет кровного сына, и пусть незаконнорожденный отберет твое наследство!
– Ай, ай, ай, сеньор Хуан, сеньор Хуан Дьявол! Благословен Бог, что я встретила вас! Какое несчастье, какое огромное несчастье!
– Какое несчастье? Ты скажешь наконец?
Упав посреди вестибюля, который являлся одновременно прихожей, кабинетом и библиотекой скромного дома нотариуса Ноэля, Ана напрасно пыталась объясниться с двумя мужчинами, смотревшими на нее так, будто сомневались в разуме женщины, дрожащей, жестикулирующей, лохматой, в порванном мокром платье, испачканной, сильно уставшей, чтобы стоять на ногах, слишком напуганной, чтобы изъясняться здраво.
– Ай, сеньор дон Хуан Дьявол! Ай, сеньор дон Педро Ноэль! Я не могу больше… умираю…
– Ты расскажешь, что с тобой случилось, девушка? – спросил Ноэль. – Столько причитаний без объяснений, столько неясного…
– Ай, моя сеньора Айме, такая красивая и хорошая! Она не хотела, чтобы так вышло, не хотела делать этого. Какое несчастье и какая несправедливость! И все потому, что хозяин Ренато ехал за ней…
– Ренато? – удивился Хуан, не понимая, что пытается сказать метиска.
– Да, да… Для чего ему нужно было за ней бежать? Она хотела упасть медленно, мягко; хотела сама упасть с коня перед домом Кумы, но тот не дал ей. Он ехал за ней, гнался, пока не понесся, не поскользнулся конь… и бац! Там они и были… – Ана прервалась на секунду, и начала отчаянно плакать. – Поэтому, поэтому они сделали мне то, что сделали, потому что она была мертва…
– Кто мертва? – спросил Хуан.
– А кто
– Мертва Айме? – прошептал ошеломленный Хуан. – Ты сказала, что умерла Айме?
– Я начинаю понимать, – подтвердил Ноэль. – Конечно же случился несчастный случай, несчастье, в котором Айме стала жертвой…
– Да, да… На лошади, и все свалились в глубину ущелья, – объяснила расстроенная Ана. – Я больше не хотела видеть! Я бежала и бежала…! Знала, что должна исчезнуть, и собрала вещи, потому что Баутиста, проклятый Баутиста… и вы уже видите, видите, что он сделал мне!
– Что он сделал? – расспрашивал нотариус.
– Он бежал за мной, отвязал собак, как будто я животное!
– Отвязал собак? – удивился Хуан. – Слышите, Ноэль?
– Печальный способ, который, к сожалению, еще используется, хотя и запрещен законами, – грустно согласился Ноэль. – Но ответь, девочка, почему ты сбежала?
– Потому что меня тоже хотят убить!
– Почему говоришь «тоже»? – заметил Хуан. – Неужели Ренато…?
– Это по его вине сеньора Айме свалились в обрыв! Он бежал за ней, как сумасшедший. Бежал до тех пор, пока она не могла бежать, и, конечно же, свалилась вниз. А затем, когда я тихо молилась, то услышала, что Баутиста сказал Янине. Что хозяин Ренато велел меня схватить. Меня будут бить до смерти палками, чтобы я рассказала им…
– Что рассказала? – спросил Хуан.
– Что вы знаете, сеньор Хуан, что знаете! Сеньор Ренато будет бить меня палками, чтобы я рассказала ему, а затем окончательно прикончит, чтобы я никому не рассказала. Спрячьте меня, вы хороший, не боитесь хозяина Ренато! Меня чуть не убили проклятые псы! Не дайте им настигнуть меня, не дайте схватить! Я буду молчать обо всем, что знаю, всем, всем, чтобы вы защитили меня. Спрячьте хоть на корабль! Возьмите меня с собой! Я не хочу, чтобы меня убили… не хочу!
Она упала ничком на пол, безутешно рыдая. Два мужчины молчаливо смотрели на нее. Хуан побледнел, а руки Ноэля немного дрожали; из груди Аны вырвался стон:
– Не дайте им меня убить, сеньор Хуан! Если меня поймают, то сразу убьют… Спрячьте меня здесь. Здесь не будут искать ни Баутиста с псами, ни хозяин Ренато…
– Возможно они мстят, Ана, но не тебе, – предугадывал Хуан. – Успокойся… Встань, найди Колибри, и оставайся с ним. Не высовывайся, если услышишь странных людей.
– Сынок, что ты предлагаешь? – добавил Ноэль.
– Ничего. Дать ей убежище, потому что она боится. Если кабальеро Д`Отремон способен преследовать людей с собаками, как зверей; если ее заставят заплатить жизнью за преступление, что она знает то, что знаем мы, думаю по-человечески защитить ее. Его неотвязная идея преследовать меня не изменилась.
– Что ты хочешь сказать?
– Разве вы не понимаете? Скоро Ренато и я встанем лицом к лицу. Бесполезно избегать судьбы. Он будет меня искать, а я сделаю так, чтобы он нашел меня!
Хуан выпрямился с обычным высокомерным и решительным жестом. Он сжал губы, глаза сверкнули, сильные кулаки сжались, все в нем внезапно приготовилось к борьбе, от которой он думал отказаться, а глаза Ноэля восхищенно рассматривали его, проговаривая: