Худой мужчина. Окружной прокурор действует
Шрифт:
— Ясно. Давайте уложим его.
Гилберт упорно настаивал, что в помощи не нуждается, поэтому я оставил его в спальне матери, а сам пошел к телефону.
— Звонки были? — спросил я, когда меня соединили с Норой.
— Так точно, сэр. Господин Маколей и господин Гилд просили вас позвонить им, о том же просили мадам Йоргенсен и мадам Квинн. От детей звонков пока не поступало.
— Когда звонил Гилд?
— Минут пять назад. Поешь в одиночестве, не возражаешь? Ларри пригласил меня на новый концерт Осгуда Перкинса.
— В добрый час. Пока.
Я позвонил Герберту Маколею.
— Встреча откладывается, — сообщил он. — Звонил наш общий друг, на уме у него черт знает что. Слушай, Чарльз, я иду в полицию. С меня хватит.
— Полагаю, сейчас больше ничего не остается, — сказал я. — Я и сам подумывал, а не позвонить ли какому-нибудь полицейскому. Я от Мими. Он был здесь несколько минут назад. Мы с ним чуть-чуть разминулись.
— Что он там делал?
— Сейчас попробую выяснить.
— Ты всерьез собираешься звонить в полицию?
— Конечно.
— Тогда так и сделай, а я тем временем подъеду.
— Годится. Пока.
Я позвонил Гилду.
— Как только вы уехали, поступили кой-какие новости. Рассказать, или вы в неподходящем месте?
— Я у миссис Йоргенсен. Мне пришлось довезти мальчишку до дома. У него что-то внутри кровоточит — ваш рыжик постарался.
— Убью скотину! — прорычал он. — Тогда, пожалуй, с новостями обожду.
— У меня тоже есть новости. Винант, по словам миссис Йоргенсен, провел здесь сегодня около часа и ушел всего за несколько минут до моего прихода.
Он немного помолчал, потом сказал:
— Ничего до меня не трогайте. Сейчас буду.
Пока я искал номер телефона Квиннов, в гостиную вошла Мими.
— Думаете, он серьезно пострадал? — спросила она.
— Не знаю, но следует немедленно вызвать врача. — Я пододвинул к ней телефон. Когда она закончила разговор, я добавил: — Я сообщил в полицию, что здесь был Винант.
Она кивнула:
— Я вам поэтому и звонила — спросить, надо ли мне сообщить туда.
— Я еще Маколею позвонил. Он сейчас приедет.
— И ничего-то он не сможет сделать, — возмущенно сказала она. — Клайд мне лично их передал, по своей воле, они мои.
— Ваши что?
— Облигации, деньги.
— Какие облигации? Какие деньги?
Она подошла к столу и выдвинула ящик:
— Видите?
Внутри лежали три пачки облигаций, перетянутые толстыми резинками. Поверх них лежал розовый чек трастовой компании «Парк-авеню» на десять тысяч долларов, выписанный на имя Мими Йоргенсен и подписанный «Клайд Миллер Винант». На нем стояла дата 3 января 1933 года.
— То есть на пять дней вперед, — сказал я. — Это еще что за чушь?
— Он сказал, что столько у него пока на счету нет и что он может не успеть сделать вклад в ближайшие два дня.
— По этому поводу может возникнуть большой скандал, — предупредил я. — Вы к нему готовы?
— Почему же скандал? — возразила она. — Не понимаю, почему это мой муж, мой бывший муж, не имеет права материально поддержать меня и своих детей, если он того хочет.
— Бросьте. Что вы ему продали?
— Продала?
— У-гу. Что вы пообещали сделать за эти несколько дней, чтобы чек стал действительным.
В лице ее появилось недовольство.
— Право, Ник, порой мне кажется, что вы со своими дурацкими подозрениями прямо ненормальный какой-то.
— Только учусь. Еще три урока, и получу диплом. Но помните, я вас вчера предупреждал, что вы имеете шанс закончить дни свои…
— Довольно! — крикнула она и закрыла мне рот ладонью. — Вам обязательно повторять все это? Вы же знаете, как я этого панически боюсь и… — Голос ее сделался тихим и вкрадчивым: — Ник, вы же знаете, что мне за эти дни пережить довелось. Неужели нельзя быть хоть чуточку добрее?
— Меня не бойтесь, — сказал я. — Бойтесь полиции. Я возвратился к телефону и позвонил Элис Квинн:
— Это Ник. Нора сказала…
— Да. Ты видел Гаррисона?
— Нет, с тех пор как оставил его с тобой.
— Если увидишь, не говори ему ничего о том, что я тебе вчера наболтала, ладно? Я ведь на самом деле так не думаю, честное слово, не думаю.
— Верю, верю. В любом случае никому бы ничего не сказал. Как он сегодня себя чувствует?
— Он ушел.
— Что?
— Он ушел. Он бросил меня.
— Не впервой. Вернется.
— Я знаю, но в этот раз мне страшно. Ник, он правда влюблен в эту девчушку?
— По-моему, он внушил себе, что влюблен.
— Он тебе об этом говорил?
— Толку бы в этом не было.
— Как по-твоему, может быть, лучше с ней поговорить?
— Нет.
— Почему? Ты считаешь, что она в него влюблена?
— Нет.
— Что с тобой? — раздраженно спросила она.
— Нет. Я не из дома.
— Что? А, ты хочешь сказать, что звонишь из такого места, где нельзя говорить?
— Вот именно.
— Ты… ты в ее доме?
— Да.
— Она там?
— Нет.
— Думаешь, она с ним?
— Не знаю. Вряд ли.
— Позвони мне, когда сможешь говорить спокойно, а еще лучше заходи, хорошо?
— Разумеется, — сказал я и повесил трубку.
Мими смотрела на меня изумленными голубыми глазами:
— Кто-то принимает похождения моей дурехи всерьез? — Когда я не ответил ей, она засмеялась и спросила: — Дорри все еще являет собой страдающую деву?
— По-видимому, да.