Художественные музеи Голландии
Шрифт:
Иероним Босх, Блудный сын
Произведение Брейгеля многозначно и сложно, как и все его творчество, которое завершает полуторавековое развитие нидерландской живописи, созданной ван Эйком, и предвосхищает некоторые черты искусства следующей эпохи — XVII столетия: все более прямой, непосредственный взгляд на живую действительность, все более эмоциональное, субъективное восприятие ее художником. Однако в живописи XVII века редко можно встретить явную связь с наследием Брейгеля. Пожалуй, наиболее очевидно она выступает в некоторых пейзажах голландца Геркулеса Сегерса (1589/90- 1633/38). Странный чудак, не признанный современниками одиночка, Сегерс работал большей частью в свое образной, им самим придуманной технике цветного офорта.
Сегерс первый вводит в европейское искусство изображение теней, брошенных на землю облаками. Чередование на земле теней и солнечных пятен напоминает о подвижных, вечно изменчивых небесах, о неподвластной человеку изменчивости природы. Это же чередование помогает глазу отсчитывать пространство в глубину, что имеет большое значение в произведениях Сегерса.
Известно, что его офорты ценил и покупал Рембрандт. Есть немало общего между его собственными пейзажами и полными романтического величия произведениями Сегерса. Однако в Роттердаме Рембрандт представлен не как пейзажист, а главным образом как портретист. Здесь, в частности, находится один из портретов его сына — Титуса ван Рейна. Картина датирована 1655 годом, когда Титусу было лет тринадцать. Мальчик сидит за высоким пюпитром и не то пишет, не то рисует что-то. Характерным жестом подперев рукой подбородок, он прервал свою работу и задумался. Стенка пюпитра, пространство фона, одежда — все это написано различными оттенками коричневого и зеленоватого. Среди основной гаммы красок мягко выделяются темно-красные манжеты и берет. Но ни эти окружающие его теплые пятна, ни золотистый свет не могут оживить землистое, печальное лицо. За Титусом встает сам Рембрандт, зритель отчетливо читает в изображении сына боль и тревогу отца.
Питер Брейгель Старший. Вавилонская башня
Значительно раньше Рембрандт написал гризайль «Единение страны» (1641). Под таким названием она была внесена в инвентарь имущества, подлежавшего распродаже в 1656 году, чтобы удовлетворить его кредиторов. Это сложная аллегория, призывающая к объединению всех сил страны перед лицом общего врага — Испании. Вероятно, Рембрандт хотел в дальнейшем использовать ее как эскиз для офорта, но так и не выполнил своего намерения. Смело набросанный эскиз полон динамики, энергии, мужественной силы. Созданный в период работы над «Ночным дозором», он прямо говорит о патриотических идеях, нашедших косвенное отражение в знаменитом групповом портрете.
К числу шедевров роттердамского музея относится автопортрет Кареля Фабрициуса. Молодой художник необычно низко «опустил» фигуру по отношению к полю доски, на которой он работал, так что много места занял фон — грязно-серая, выщербленная штукатурка. Человек на картине стоит совсем близко к ней; может быть, он даже прислонился спиной к стене. Эта стена и небрежная дешевая одежда много говорят о той обстановке, в которой проходит его жизнь. Восприятие художника отличается удивительной конкретностью. Фабрициус находит живописную красоту в неровной серой штукатурке и делает ее своеобразным эстетическим лейтмотивом картины. Эта серебристая поверхность красиво сочетается с черной одеждой и измятой грубой белой рубашкой. Молодое, но усталое и невеселое лицо говорит о нелегких заботах, сильных страстях и напряженной работе мысли. Крупные черты как бы вылеплены широкими густыми мазками.
Карель Фабрициус. Автопортрет
Рембрандт ван Рейн. Портрет Титуса, 1655
Как и в других музеях страны, коллекция голландской живописи XVII века в роттердамском музее наиболее обширна. Пожалуй, особенно интересно здесь представлен пейзаж — от ранних наивных видов побережья, исполненных Арентом Арентсом Кабелем (1585/86 — ок. 1635), до равнинных панорам Филипса Конинка (1619–1688) и разнообразных произведений Якоба ван Рёйсдаля. В экспозиции выделяются работы Франса Хальса и Бейтевега (ок. 1591–1624), Терборха (1617–1681) и Эмануеля де Витте (ок. 1615/17-1691/92).
Питер
Как уже говорилось, отличительной особенностью роттердамского музея является раздел иностранного, неголландского искусства. Он не претендует на полное отражение основных этапов истории искусства, как мы это видим в крупнейших музеях мира, вроде Лувра в Париже или Эрмитажа в Ленинграде. Ван Бёнинген, кому этот раздел в значительной мере обязан своим существованием, обладал определенными личными вкусами и пристрастиями. Так, он увлекался эскизами Рубенса.
Музей не располагает характерными для Рубенса крупными композициями (кроме предоставленного Государственной службой по распространению художественных произведений «Купанья Дианы», сохранность которого оставляет желать лучшего), зато здесь есть двадцать эскизов, исполненных в различные периоды творчества мастера. Очень необычный эскиз «Взятие Христа под стражу» относят к самому началу деятельности Рубенса, когда в молодости он провел несколько лет в Италии.
Таинственная, мрачная ночная сцена, озаренная вспышками факелов, полна движения и драматического переживания. В написанном лет пятнадцать спустя эскизе «Голгофа» (ок. 1620) исчезли смятение и беспокойство ранней вещи, сходное содержание предстает проясненным как высокая героическая трагедия. Кресты с распятыми на них Христом и двумя разбойниками вздымаются над пустынной, голой местностью. Нет традицион ных для этого сюжета воинов и палачей, нет горюющих последователей Христа. Порваны все земные связи между тремя распятыми и живыми людьми. Христос уже мертв, и на его светлое, бледное тело, на холм Голгофы и на туманную даль изливается странный, мерцающий, сверхъестественный свет. Рубенс делает фантастическое освещение носителем своего переживания, идя по тому же пути, что и такие глубоко отличные от него художники, как Рембрандт и Эль Греко.
Питер Пауль Рубенс. Нарцисс. Ок. 1636 г.
С еще большим правом это можно сказать об эскизном изображении «Всех святых» (ок. 1612). Призрачные толпы святых вознесены на облаках над мерцающей бездной, которая так же мало похожа на знакомое нам небо, как фигуры святых — на земных людей. Свойственная эскизам Рубенса прозрачность жидких красок, перламутровые переливы колорита, недоговоренность точно, но бегло намеченных форм — все помогает ему создать видение удивительного, волшебного торжества. В минуту счастливого вдохновения родилось это произведение, в котором перед нами встает совсем иной Рубенс, чем тот, которого мы знаем по весьма земным, здоровым, даже тяжеловесным фигурам и ярким краскам его больших законченных картин. Нам ничего не известно о картинах, исполненных на основании этих трех эскизов. Возможно, они никогда и не существовали. Во всяком случае, попытка перенести в законченную живопись «Всех святых» явно чревата искажением и обеднением. Рубенс любил свои эскизы и никогда не продавал их, он знал особую прелесть их художественного языка. Конечно, это не просто вспомогательный материал, одна из ступеней работы над большим произведением. Иногда кажется, что художник создавал их не столько ради выполнения заказа на картину, сколько для себя, стремясь запечатлеть свою мысль или переживание. Именно к таким вещам хочется отнести некоторые его работы из Роттердама.
Якопо дель Селлайо. История Орфея. Фрагмент
В Роттердаме есть также серия подготовительных эскизов для шпалер, изображавших эпизоды из жизни Ахилла, и серия мифологических сцен для украшения Торре де ла Парада — охотничьего замка испанского короля Филиппа IV. Как это часто случалось, большие холсты по эскизам были исполнены не самим Рубенсом, а его многочисленными помощниками, что вызвало серьезный спор между ним и заказчиком. Участие помощников и учеников нередко ставит под сомнение авторство той или иной картины, связанной с именем Рубенса. Эскизы же всегда бывают написаны им собственноручно, и это придает им особую художественную ценность.
Юноша Нарцисс влюбился в собственное отражение в ручье — так наказали его боги за то, что он отверг любовь нимфы Эхо. Миниатюрный композиционный набросок (14,5X14 см) изображает тот момент, когда Нарцисс, склонившись над водой, с неожиданным волнением замечает свое отражение, и свершается приговор богов. Легкими мазками намечает Рубенс пейзаж, великолепную атлетическую фигуру, складки развевающейся розовой ткани. Художник показывает нам прекрасный мир сказки — не столько античной, сколько своей собственной, рубенсовской. При всей беглости он пишет достаточно ясно и точно, чтобы по его эскизу мог работать другой: большая картина для Торре де ла Парада, находящаяся ныне в мадридском музее Прадо, была исполнена не им, а Яном Коссирсом.