Художник и его мамзель
Шрифт:
– Класс! А я тебя даже сначала не узнал в черных очках, – сказал он, с удовольствием оглядывая ее с головы до ног. – Ты полностью изменила свой имидж, но смотришься не менее оригинально. Люблю людей, которые умеют перевоплощаться. Кстати, как ты относишься к идее о реинкарнации?
– Потом, я тороплюсь. У тебя есть взаймы деньги? Хотя бы тысячи три, – перебила его Люба.
В глазах Сергея промелькнул испуг, но он снова натянуто улыбнулся.
– Почему – именно три? А не пять, не десять, не…
– Как ты думаешь, сколько стоит старый диван?
– Очень старый? Ты что, собралась покупать диван? А кто на нем будет спать?
– Позже разберемся. Да ты не волнуйся, я ведь взаймы, скоро отдам, – сказала Люба, наблюдая, с каким напряженным лицом принялся ощупывать Сергей многочисленные карманы своей джинсовки.
Но ведь сам недавно говорил: проси, что хочешь, весь мир – у твоих ног.
Подержанный диван, если разобраться, для начала не так уж и много. И вполне оригинальная вещь для первого подарка.
– Но учти, мне хотелось бы поучаствовать в этой акции. Я имею в виду, когда ты будешь его опробовать, – крикнул Сергей вслед.
Все у него – какие-то акции, ничего не поймешь…
Люба бросилась со всех ног догонять Шурочку, и для этого ей пришлось одолеть на скорость примерно стометровую дистанцию.
Теперь, с деньгами в кошельке, было все-таки гораздо веселее идти на смотрины Павлушиных фамильных драгоценностей. Зато у Шурочки почему-то вдруг резко испортилось настроение.
– Отщепенцы, – сердито прошипела она, закуривая новую сигарету. А через несколько шагов добавила: – Дикари… варвары… вандалы…
– На кого это вы так? На художников? – удивилась Люба.
– Кто художники? Кого вы называете художниками? Этих? – Шурочка остановилась и даже притопнула от возмущения ногой. – Этих рвачей, стервятников от искусства? Неужели вам на самом деле нравится вся эта мыльная гадость, безвкусица, мертвечина? Признавайтесь, нравится, да?
Шурочка была вне себя от ярости, даже седой ежик на голове встал дыбом.
Люба и вообразить не могла, что жена Павлуши может быть такой грозной и сердитой.
– Да нет, вообще-то не очень нравится, – промямлила она. – В вашем музее картины куда лучше. Я там просто одного знакомого встретила.
– А, знакомого, тогда ладно, – сразу как-то присмирела Шурочка. – Я-то думала, вы остановились, чтобы полюбоваться, насладиться этой тошнотворной гадостью… Не могу спокойно проходить мимо, даже сердце потом болит. Всякий раз говорю себе, что впредь нужно это место стороной за километр обходить, чтобы зря не расстраиваться, но потом снова забываю. Маляры. Извращенцы.
Люба с новым интересом поглядела на Бабочкину: да уж, с такой экстравагантной особой точно не соскучишься. Что-то в ней все-таки было…
К жене Павлуши невозможно было относиться серьезно. Но еще труднее оказалось избавиться от симпатии и невольного сочувствия к этой женщине, которые Люба старательно от себя отгоняла.
Пусть скорее катится в Питер, к своему профессору. Москва – это все-таки слишком близко, всего одна ночь на поезде. Как бы Павлуша не повадился ездить туда каждую неделю.
Наконец Шурочка свернула в какой-то переулок, и они подошли к серому крупнопанельному зданию.
– Скажите, ангел мой, а вы умеете мыслить философски? – вдруг спросила Шурочка, вынимая из сумки ключ и нерешительно останавливаясь возле подъезда. – Я хочу сказать, смотреть в самую суть вещей?
– Не-а, – честно призналась Люба.
– Жаль. Вообще-то я так и знала, – вздохнула Шурочка. – Но почему-то мне кажется, что мы все равно поймем друг друга. В вас есть что-то такое, что с первого взгляда располагает к доверию. Пойдемте, ангел мой, на месте разберемся. Ведь мы уже пришли, смелее.
Глава пятая
Распродажа
Шурочка открыла ключом дверь, и они вошли в квартиру, которая была не очень-то похожа на человеческое жилье. Гораздо больше – на сарай или склад. По крайней мере коридор производил именно такое впечатление.
– На самом деле здесь очень, очень много хороших, полезных вещей, – заискивающим голосом объяснила Шурочка. – Но… как бы это выразиться… их нужно увидеть, разглядеть. Конечно, они вовсе не в идеальном порядке, но при желании все это можно привести в божеский вид… Что-то подкрасить, что-то подчистить… Но для начала – подключить немножко фантазии, а потом приложить чуточку физической силы.
Только теперь Люба поняла, почему Шурочка поинтересовалась ее умением смотреть на вещи философски.
По-другому на все это вовсе нельзя было смотреть.
Как сказал бы Денис: без слез не взглянешь.
– Я сразу увидела: вы такая молоденькая, крепкая, для вас любые домашние дела – раз плюнуть! Но только не уходите сразу, вам нужно хотя бы немного оглядеться вокруг, – еще сильнее засуетилась Шурочка, увидев замешательство своей спутницы. – Пойдемте на кухню, выпьем кофе с пирожными, покурим. Надеюсь, ангел мой, вы не слишком торопитесь? На вашем месте я бы всем говорила, что у вас в запасе еще целая вечность…
– Вы что-то много курите, – заметила Люба, проходя в тесную, заставленную шкафами кухню и послушно усаживаясь на шаткую табуретку. – Да не волнуйтесь вы так, я у вас все равно что-нибудь куплю.
Да, вы правы, я очень много курю, – согласилась жена Павлуши, принимаясь ловко, одной рукой, расставлять на столе чашки и раскладывай пирожные, а другой – виртуозно дирижировать в воздухе сигаретой. – Я курю почти беспрерывно Но ведь я и думаю много. А одно без другого у меня почему-то никак не получается, что тут поде лаешь? – Шурочка улыбнулась и покачала головой, словно сама себе удивляясь: – Но теперь уже поздно бросать. Хотя не представляю, как я устроюсь в Питере со своими привычками? Ведь Глеб не курит, он ведет совершенно здоровый образ жизни: моржеванием занимается, соблюдает вегетарианскую диету. Я восхищаюсь его самообладанием! Кстати, ангел мой, вы не теряйтесь, присматривайтесь. Все, что вы видите вокруг, продается. Может, вам нужны эти чашки, ложки, блюдца, сахарница, тарелки? Сейчас мы выпьем кофе, и можете смело складывать их в свою сумку.