Художники в зеркале медицины
Шрифт:
В марте 1883 года, невзирая на трудности, которые ожидал, он писал своему брату: «Мне кажется, что я страшно богат, но не деньгами, а тем, что я нашел свою работу, что у меня есть что-то, чему я отдаюсь сердцем и душою, что наполняет мою жизнь содержанием и смыслом. Мое настроение переменчиво, но я в основном пребываю в радостном спокойствии».
В январе того же года Тео случайно поменялся ролью со своим братом Винсентом, потому что в Париже он принял на работу больную молодую женщину, в которую вскоре влюбился. Когда об этом узнал Винсент, то после долгого молчания смело заявил о своих отношениях с Син, указывая на то, что его любовная связь оставалась тайной, но продолжалась: «Желательно, чтобы знакомство между нами состоялось предварительно, это было бы верно
Его отношения с Син омрачились, как он объяснял, пагубным влиянием матери и брата. Он понимал ту «большую опасность, которая могла повториться в виде ее прежних ошибок», и его опасения были не беспочвенны. Син часто приходила домой пьяной, врала ему и встречалась с другими мужчинами. С самого начала было понятно, что женщина, которая для Ван Гога стала девушкой, нуждающейся в помощи, едва ли нуждалась в ней. Кроме того, трудно предположить, что она полностью удовлетворяла его эротические потребности, тем более если посмотреть на ее изображение на картине Sorrow и других — грубая женщина с безобразной и сильно обвисшей грудью.
Тем не менее, он с пылом защищал эту женщину: «Из всех старых чашек и блюдец, я желал бы только одну единственную ту, что пометила моя бедная, слабая, маленькая и любимая женщина, и я заботился бы о ней так хорошо, что, переживая мою бедность, и шага не сделал бы к тому, что разлучило бы нас, что помешало бы нам или причинило страдание». Да, в первое время их совместной жизни он беспокоился о состоянии ее здоровья и тратил значительные средства на профессора, который тогда занимался ею, потому что «она могла бы погибнуть, если бы вновь оказалась на улице, был разгар зимы, когда я с ней познакомился, и ей нужна была помощь».
Со временем это беспокойство о ней и материальная поддержка заметно уменьшились. С одной стороны, это было связано с постоянными спорами с ней и ее семьей, с другой — Тео мягко намекал, что его финансовая помощь, включая лечение самого Винсента, будет ограничена. Беспокоясь о будущем, Винсент впадал в депрессию: «Я думал, что было бы лучше, если б я в Боринаже вместо того, чтобы рисовать, заболел какой-нибудь болезнью и умер. Я тебе только в тягость и ничего с этим не могу поделать. Мне во всем видится черное… я не знаю, сколько я могу еще выдержать. Мне очень трудно, я чувствую, что скоро все вокруг меня рухнет. Я был бы здоровее, если бы так долго не голодал».
Психические перегрузки и постоянное недоедание привели его к физическим недугам, которые преимущественно отразились на желудке. В одном письме к брату он сообщал: «Из денег, которые ты мне прислал, я купил некоторые подкрепляющие средства, но аппетита у меня по-прежнему нет, потому что мой желудок плохо работает. Временами у меня бывают головокружения и болит голова, но это от бессилия… Сейчас это особенно обременительно, мой желудок больше не выносит обычной пищи, и аппетит возникает после того, как я съем кислое яблоко».
Среди бед, которые выпали на долю Ван Гога в начале 1883 года, было медленно проходившее «воспаление глаз», сопровождавшееся болями. Это началось в первые февральские дни и проявилось сильной утомляемостью. Через несколько дней проблемы с глазами прошли, но это его не успокоило: «Мальчик, мне хочется тебя предостеречь от опасности, которая происходит со мной, мои глаза иногда устают, но я не хочу что-либо воображать себе. Сегодня, особенно ночью, они сильно слезились; ресницы постоянно
С большой вероятностью можно предположить, что когда речь шла о «воспалении глаз», то это был гонорейный конъюнктивит, который быстро лечится антибиотиками. Острый конъюнктивит возникает при инфицировании гонококком или при половом контакте с зараженным. Так как Син, очевидно, не была вылечена от гонореи, то она, возможно, могла перенести гоноккок на его глаза. Потому что гонорейный конъюнктивит как позднее осложнение его заболевания в январе 1882 года исключается. Это подтверждается тем, что гонорейный конъюнктивит возникает через несколько часов после контакта с инфицированным, а самое позднее — через три дня и проявляется покраснением, отечностью и опуханием век, и больной не может открыть глаза. При этом возникает гнойное воспаление, которое склеивает веки. Как правило, этот конъюнктивит проходит через несколько недель, не нанеся глазам пациента особого ущерба.
1 августа 1883 года между Тео и Винсентом состоялся серьезный разговор, в котором Тео как представитель семьи принуждал своего брата принять решение относительно Син. И он его принял, судя по письму от 18 августа, с тяжелым сердцем, потому что говорил в нем, что должен расстаться с Син: «Сейчас я вынужден уйти от себя самого в окружение людей, для которых важно определенное положение, и они всегда его поддерживают. Я твердо намерен бросить все и уйти в работу. Борьба между любовью и долгом больше не существует для меня. Я говорю тебе, что выбираю долг, и этим все сказано».
Эта тяжелая покорность, связанная с жизнью семьи, освободила в нем те внутренние силы, которые сделали из него величайшего художника своего столетия. Расставшись с Син, 2 сентября 1883 года он покинул Гаагу и отправился в убогую болотистую местность провинции Дренте. Но разлука с Син и ее маленьким сыном была тяжела для него, и после прибытия на новую квартиру он захотел вернуться к ним, о чем признался брату: «Если я вижу где-нибудь бедную женщину с ребенком на руках или у груди, то мои глаза сразу же увлажняются». Впрочем, вообще он не ориентировался в своем новом окружении, потому что через несколько дней спрашивал себя: «Зачем я сюда необдуманно приехал… что я могу здесь делать? Мне невыносимо грустно оттого, что здесь меня никто не отвлекает от работы, я должен работать и забыться, иначе я буду сражен».
МЕЖДУ НАДЕЖДОЙ И ПОКОРНОСТЬЮ
В это время Ван Гог окончательно определился в том, что своей жизненной цели и права на существование он может добиться только искусством, и только оно может сохранить его психическое спокойствие: «Когда я забочусь о том, чтобы уйти в работу или потеряться в ней, то мое настроение становится намного лучше». Это понимание дало необходимые силы и чувство уверенности в себе, но в то же время на протяжении нескольких недель вспыхивали другие проблемы, которых он опасался: ссора Тео с парижским филиалом «Гупиль» или решение Тео «улизнуть» от всех, или открыть собственную лавку по торговле произведениями искусства, потому что ему надоело постоянно финансировать Винсента, своих родителей и подругу Марию. Было ли это определенным намеком на возможное самоубийство, как это нам представил Маттиас Арнольд, сейчас трудно сказать. Но одно можно установить точно: мысль о том, что он может потерять своего лучшего друга и единственную финансовую поддержку очень волновала Винсента. Он писал Тео: «Скрыться или улизнуть и тебе, и мне хотелось неоднократно. Когда во мне возникали такие желания, я был в подавленном состоянии, но всякий раз при этой мысли я повторял себе, что это не достойно ни тебя, ни меня». В конце концов оказалось, что вокруг сообщения Тео было много шума из ничего, но у Винсента угроза потерять финансирование со стороны брата вызвала глубокие переживания и сильное душевное мучение.