Хультура речи
Шрифт:
Вождь племени, я раздаю еду сам. Каждому в среднем по два гриба. Было больше, но подозрительные начисто отметены компетентной комиссией в составе директрисы и фельдшера. Гордые собой добытчики, они жуют с наслаждением. Самому вождю не досталось, но они охотно, даже наперебой, делятся. Мы жуем. На втором этаже административного здания с не меньшим наслаждением, да еще и под водочку, жуют фельдшер и директриса. Они не то чтобы украли, им не то чтобы очень хочется видеть меня в компании, но все-таки свесились из окна, пригласили. Я уложил довольных ребятишек и прибыл. Мы пьем, жуя. Я снова в мире больших
Вдруг потоком вливаются в мою голову! Потоком! С ревом! Сшибая все на своем пути! Взрываясь в голове голубыми вспышками молний! Под гром и вой! Под волосы, под кожу, под череп острыми стрелами ослепительных озарений! Больно! Ярко! Я не могу! Спасите!
С тех пор я больше не ем грибов. Грибы, трава, таблетки, клей — это не мое. Мое — это водка, коньяк, вино, пиво, одеколон, жидкость для мытья окон, для снятия лака, от пота ног... Все что угодно. Только не грибы. Ни в коем случае. Ни за что.
Они дура и дурак. Так ведь и не въехали, отравители, что это не падучая у меня и не аллергия на алкоголь. Так и не доперли, отчего я, ясный только что сокол, бешеным орлом под потолок взвился и принялся чудить в помещении. Выпорхнул из окна и принялся чудить во дворе. Улетел в лес и чудил там, пока, обессиленный, не свалился в волосатые руки то ли продравшихся сквозь заросли санитаров, то ли леших, то ли медведей.
Это было, как... Это было так, что...
Это было. И я ежусь до сих пор, вспоминая холодный тон, которым со мной тогда говорила Истина.
«...Слона нельзя бить кнутом, потому что у него хобот. Цена водки в магазине есть зашифрованное послание для потомков, которые разгадают наше, чтоб загадать свое. Умный человек одинок, глупых толпы, мудрый, плюсуя их, всегда получает ноль. Пельменями не рождаются. Интуиция — это способность головы чуять жопой. Баран — завернутый в каракуль шашлык. Две руки, две ноги, два глаза, уха, ноздри — ты ковчег, остается лишь найти гору. Лучший царь бьет своих чужими, чтоб сам боялся и не трогал зря никого. Любовь — это продолжение дружбы другими средствами. Мама дороже папы, папа дороже деды, деда дороже дяди, а все они вместе дешевле Родины, хотя она есть они. Внутри бутылки счастья больше, чем вне нее, и все оно твое, и заслуженно. Дважды два никогда не будет четыре на Крайнем Севере, ибо там коэффициент, который подло оспаривать...»
— Хватит!!!
Хватит? Тогда можешь задать вопросы.
— Нету!!!
Нету? Тогда ответь вот на эти.
«...Если бегущему мгновенно отрезать ноги, сколько метров он сможет бежать руками? Сколько нужно пива, терпения и столетий, чтобы вклад твой в Желтое море стал очевиден всем? Двугорбый велосипед — это транспорт или новая форма жизни? Как долго надо пялиться в лупу, чтоб она увеличилась в восемь раз? Хорошо ли ты играешь, хорошо ли твое здоровье, есть ли силы в тебе сходить под себя конем? Бухряная козябка — это травка или зверек? Сколько будет стоить операция на монокле? Есть ли Бог для тех, кого нет?
— Да!!!
Что да? Мы не поняло.
— Кто?!!
Да свои, свои, успокойся. Сейчас уйдем.
— Пожалуйста!!!
И тебя с собой возьмем. Шутка, шутка.
— О-о-о-о-о-о-о-о...
...ревуар, майн либер. Бай-бай...
Придет серенький волчок и посадит на толчок. Придет беленький врачок и напишет «дурачок». Придет синенький менток и порвет тебе роток, и заломит тебе ручки, и забьет под ноготок.
— Ма... Ма-а-а...
Придет датенький бичок и наступит на харчок.
— Ма-а-а-а-а-альчи-и-и-ик... Ма-а-а-а-а-льчи-и-и-ик...
Придет мальчик, придут два... И мордва и татарва... На дрова тебя порубят за хреновые слова...
— Мальчик... Мальчик... Подойди... Мне плохо... Я не могу... Встать...
— Дядя Женя!
— Мальчик... Подойди... Ко мне... Меня сейчас... Отойди... Отойди... А то я сейчас... Прямо на те...БУЭ-Э-Э-Э-Э-Э-Э-Э!!!
— Дядя Женя!
— Помоги... Погоди... Я сейчас... Меня опять... А и Б сидели на тру...БУ-Э-Э-Э-Э-Э-Э!!! Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах, только гордый...БУ-Э-Э-Э-Э-Э-Э!!! Белеет парус одинокий в тумане моря голу...БУ-Э-Э-Э-Э-Э-Э!!!
— Дядя Женя, вам плохо? Вы отравились? Дядя Женя, я помогу! Давайте встаньте! Давайте! Еще чуть-чуть! Вот сюда! Вам надо в медчасть! Держитесь за меня! Пойдемте! Пойдемте потихоньку, дядь Жень!
С тех пор я даже не могу смотреть на грибы. Хватило. Меня накачивали водой, кормили углем, промывали, продували, продевали через горло длинный отвратный зонд. С тех пор и по сей секунд я благодарен этому случайному мальчику, который оказался стриженой девочкой, которая смылась из корпуса и гуляла ночью в лесу. Она все время приходила ко мне в медчасть. Я все время ждал ее. Я рассказывал ей те немногие приличные анекдоты, какие знал, и учил играть в домино. Она таскала мне газеты и курево. И пела. Сидя на пустой койке и болтая худыми ножками, она пела не как люди, для которых это одно из сотен занятий, а как птичка, для которой в этом смысл жизни.
— Алла... Мне кажется, из тебя может получиться певица. Пожалуй, тебе нужно в музыкальную школу.
— Да? Вы так думаете? А мама говорит, лучше в архитектурный.
— Алла... Мама говорит правильно. Всегда нужно иметь твердую специальность. Но ты должна петь. У тебя талант, это видно.
— А я... А вот я еще...
— Что?
— Песенку сама написала.
— Да ну?
— Да. Про вас.
— Ого... И споешь?
— А вы не обидитесь?
— Да ладно... Как называется?
— Ну, это такая маленькая ария. «Квазимодо».
— Спасибо.
— Вы тогда в лесу такой страшный были! Она прям сама взяла и сочинилась потом. Наверное, от испуга.
— Пой.
Она выбегает из палаты и через минуту возвращается с испачканным личиком, разлохмаченными волосами, в надетом наизнанку платьишке, под которым на спине угадывается рюкзак. Горб, стало быть. Актриса, понимаешь ты... Очень миленький такой настоященький Квазимодо. Хромает сразу на обе ножки, звонит в воображаемый колокол, поет басом: