ХВ. Дело № 2
Шрифт:
— так ты и не спрашиваешь. — И правильно делаешь, между прочим, ни к чему это. Мы же договорились однажды, забыл? Что нужно — я сам скажу.
— Ну да, ну да… — Он мелко закивал головой, снова сделавшись похожим на птицу, только теперь, скорее, дятла. — А можно я ещё спрошу?
— Снова про будущее?
— Нет, на этот раз про настоящее. Слушай, я всё думаю 0 а мы не зря ушли от посольских вот так, не попрощавшись? Они всё-таки собирались нас прикрывать. Деньгами, опять же, обеспечили бы…
Такого поворота я не ожидал. Но раз уж мой спутник сам об этом заговорил — следовало прояснить вопрос раз и навсегда.
— Спасибо, не нужно нам такого прикрытия. Они в Палестине засветятся, что твои новогодние ёлки, и ни один из людей дяди Яш… сам знаешь кого, к нам и на пушечный выстрел не подойдут. А вот англичане непременно срисуют и их, а вслед за ними, и нас — а это, друг мой, уже серьёзно. А что до денег, то не волнуйся, это не проблема.
— Значит, в пакете что-то было, кроме указаний? — оживился Марк. — Тайник с валютой, может, номер банковского счёта?
Я поморщился.
— Давай без подробностей. И вообще, лучше за Татьяной присмотри. Что-то мне неспокойно, как бы она чего не выкинула…
Марк покачал головой.
— Ты бы с ней поговорил, а? А то она всё пытается быть полезной, а ты каждый раз изобретаешь причину, почему ей надо держаться в стороне и ждать. Конечно, она злится — а ты чего хотел?
— Я хотел, чтобы члены группы соблюдали дисциплину. — я постарался подпустить в голос командного металла. — Пусть каждый занимается своим делом. Её задача — поиск, а наша с тобой — доставить её на место и прикрывать, пока она будет колдовать со своими прутиками и проволочками. Компене ву, мон ами?
— Уи, мон женераль! — с ухмылкой отозвался Марк. — А ты всё же поговори с ней, хорошо?
…Только бунта на корабле мне ещё не хватало! Хотя — мак прав, что-то слишком часто я в последнее время игнорирую Татьяну и слишком уж демонстративно держу её в неведении. Надо, в самом деле, выбрать момент и объясниться. Не стоит доводить девушку до крайности, потом не расхлебаем…
Катер снова заквакал гудком и описал крутую циркуляцию. Слева в скулу его ударила волна, разведённая проходящим мимо большим пароходом, и утлое судёнышко едва не легло на борт. Из рубки, куда скрылся капитан, донеслись замысловатые ругательства на смеси греческого и русского.
— Эй, шеф, полегче нельзя, а? — одной рукой я судорожно вцепился в леер, а другой ухватил за шиворот Марка. Пижонская шерсть его куртки затрещала. — Ещё немного — и утопил бы нас у самой пристани!
Волновался я зря — катерок уже выровнялся и, стуча машиной, принялся разворачиваться. Берег быстро надвигался на нас, и я постучал кулаком по фанерной крыше каюты.
— Азия на горизонте, мадемуазель! Собирайтесь поскорее, нас с вами ждут великие дела
Шипение разозлённой кошки было мне ответом.
Грек-капитан оказался поистине бесценным человеком. Узнав о том, что русские пассажиры намерены продолжить плавание через Мраморное море, Дарданеллы, в палестинский порт Яффо (и, мало того, ищут способ сделать это, по возможности, тайно), он озадаченно поскрёб затылок и решительно крутанул штурвал, направляя свою скорлупку к застывшему на бочке однотрубному пароходу. На мой вопрос — «куда это мы?» — он объяснил, что старшим механиком на этом пароходе служит его родственник; что судно отправляется в рейс до Александрии с заходом в ливанский порт Бейрут через несколько часов, как только капитан вернётся с берега. И, хотя стоянка в Яффо не предусмотрен, старшему механику нетрудно будет найти повод, чтобы вынудить капитана сделать там короткую остановку — якобы для мелкого ремонта, который, тем не менее, никак нельзя сделать в море.
«Русские однажды очень помогли. — сказал грек. — Это было давно, ещё при царе, я тогда возил контрабандой духи, шёлковые чулки и табак из турецкого Трапезунда в Одессу. Когда мой баркас разбило штормом, капитан русского торгового барка достал меня из воды и даже дал немного денег, хотя обязан был сдать полиции за вознаграждение. Он поступили как хороший человек, поняв моё несчастье, так неужели я не помогу его соотечественникам в таком пустяковом деле? Старый Георгий Апостолокакис помнит добро, и если он говорит, что вас доставят в Яффо так, что никто не будет об этом знать — значит, так тому и быть! А если вы ещё и не поскупитесь и заплатите за проезд, то вам выделят отдельную каюту. Небольшую, правда, тесную, и к тому же, без с одним умывальником вместо гальюна, но тут уж ничего не поделаешь: «Пелопоннес» — грузопассажирское судно, и особых удобств для путешествующей публики там отродясь не было. Зато в каютах и кубриках почти нет клопов, кок отлично знает своё дело — голодать во время рейса не будете!
Капитана насчёт клопов прозвучал довольно зловеще, но меня он не остановил. Заверив капитана, что плата за проезд не проблема (как и небольшое вознаграждение для его родственника-механика), я отправился к спутникам, чтобы сообщить им новость.
Возражать, как я и ожидал, никто не собирался: предложение капитана решало сразу несколько проблем и прежде всего — гарантированно стряхивало с нашего хвоста любую возможную слежку. Я попросил капитана сегодня же дать телеграмму — «вот адрес и текст по-английски, только чтобы непременно сегодня!» — подкрепив свою просьбу золотым пятирублёвиком. Телеграмма была нужна для того, чтобы человек Блюмкина встретил нас в Яффо и доставил в Иерусалим, на встречу с агентом «Бегун».
А пока нам предстоят несколько безмятежных деньков- море, рыдающие вскрики чаек, косяки чёрных дельфинов, сопровождающих пароход, острова Архипелага на горизонте, бархатно-чёрное ночное небо Средиземноморья, сплошь в крупных, как вишня, звёздах, и греческая кухня, достоинства которой мы уже успели оценить по достоинству. Более, чем достаточно, чтобы привести в порядок нервы и не спеша обдумать предстоящие действия — при условии, конечно, что имеешь хотя бы малейшее представление о том, в чём они должны заключаться.
IV
Ноябрь 1929-го года выдался в Москве на славу. Случались даже солнечные деньки, когда чёрные, голые ветви лип рисовались на фоне не по-осеннему голубого неба, а ветер, дующий со стороны Москвы-реки, шуршал в аллеях опавшей листвой. Квакали клаксоны проезжающих автомобилей, дребезжал, выворачивая со стороны Арбатской площади, и неторопливо катил в сторону Пречистенских Ворот трамвай, да маялся на углу бульвара и Сивцева Вражека милицейский в чёрной шинели. Часы на фонарном столбе напротив обшарпанного здания усадьбы декабриста Нарышкина, о чём сообщала памятная доска возле входа, показывали половину второго пополудни, и народу на бульваре было немного — середина рабочего дня, добропорядочные москвичи на службе, время праздношатающейся публики наступит позже, к вечеру. А в этот час в перспективе аллеи народу почти не было. Разве что, сидели кое-где на скамейках старики со своими газетами, да немолодая женщина неспешно катила большую, на низких колёсиках, детскую коляску — судя по старенькому невзрачному пальто и серому платку на голове, няня или домработница, воспользовавшаяся пригожим осенним деньком, чтобы прогулять хозяйское чадо.