ХВ. Дело № 2
Шрифт:
В течение первого часа мы не обменялись между собой ни единым словом — междометия и эмоциональные возгласы вроде «М-м-м!...», «Ого!» и Какая вкуснятина!», разумеется, не в счёт. Как бы мы не изголодались и не изнервничались, одолеть здешние порции оказалось выше моих сил. Что касается Татьяны — то она с ужасом взирала на горы съестного и лишь робко отщипывала кусочек за кусочком. Один лишь Марк, привыкший в Палестине к восточной кухне, не растерялся и одну за другой очищал тарелки. Я вообще заметил что он, несмотря на свою худобу, способен поглотить пищи куда больше меня — как говорится, не в коня корм.
Постепенно праздник желудка сошёл на нет; подали фрукты и кофе в маленьких керамических чашечках, сваренный по настоящему греческому рецепту. К кофе полагалось широченное деревянное блюдо, на котором были красиво разложены кусочки рахат-лукума, присыпанные сахарной пудрой, коричневая пахлава и ещё какие-то сладости, названий которым я не знал. На этот «десерт» мои спутники взирали уже без прежнего энтузиазма, а потому я подозвал хозяина-грека, и попросил его упаковать сладости в пакет, «на вынос». Потом, убедившись, что мои спутники заняты виноградом и красными апельсинами, доставленными прямиком с Архипелага, и, понизив голос, сказал ещё несколько фраз, на этот раз, по-французски, сопроводив их двумя золотыми кружочками, которые я незаметно сунул ему в ладонь. В ответ я получил понятливый кивок — «всё сделаем в лучшем виде, кирие!»
Я дождался, когда он уйдёт и покосился на сидящего в углу человека в наполовину восточном, наполовину европейском платье — он появился в кофейне спустя четверть часа после нас и так и сидел всё это время за единственной чашкой кофе. Если этот тип не соглядатай — то я буддистский монах…
— Слушайте очень внимательно и пожалуйста, без вопросов. — заговорил я вполголоса. Сейчас мы расплачиваемся, встаём и хозяин проводит нас через кухню к служебному входу. С хозяином я расплатился. Его сынишка дворами проводит нас в порт; там мы нанимаем лодку и переправляемся на азиатский берег. В пансион больше не возвращаемся.
Мы заранее отобрали то, что не хотелось бросать, и сложили в одну сумку. Туда же отправился и «браунинг» — тщательно завёрнутый в рубашку и запрятанный на самое дно.
Брови Татьяны поползли вверх, и я предусмотрительно приложил указательный палец к своим губам — «сказал же, потом!» Что касается Марка, то он ограничился иронической усмешкой — в памяти ещё свежа была импровизация с побегом из харьковского аэропорта — по воздуху, в военно-транспортном «Юнкерсе», нагруженном продукцией нашей коммуны.
В дверях кухни возник грек-хозяин, нашёл меня взглядом и кивнул.
— Ну что, все готовы?
Ещё два кивка.
Я ногой выдвинул сумку из-под своего стула.
— Тогда — пошли!
[1] Жаргонное прозвище английских солдат, в особенности, рядовых морской пехоты.
[2] Иностранный отдел ОГПУ, по сути — советская заграничная разведка. В 1929-м его возглавлял М.А. Трилиссер.
II
За вживанием в двадцать первый век, за освоением его бесчисленных материальных благ, за попытками перестать шарахаться, как выразился как-то Иван, «от каждого утюга», незаметно миновали два с половиной месяца. Большую часть этого времени Яша провёл на даче — привыкание к гигантскому мегаполису шло трудно, и он пользовался всяким поводом, чтобы сбежать от его сумасшедшего ритма на лоно природы. Для этого он даже выучился водить машину, хотя на поездки по Москве и из Москвы в Тверскую область, где располагался коттеджный посёлок «Заповедное озеро», он пока не решался — ограничивался недолгими поездками по окрестным просёлкам, да визитами в ближайший городок, на предмет закупок в супермаркете. В столицу и обратно его возил Иван; не желая совсем уж напрягать молодого человека, Яша с его помощью даже нанял водителя — состояние унаследованных вместе с телом банковских счетов позволяли и не такие траты. Иван настаивал на том, чтобы подыскать ещё и домработницу для Дачи, на Яша пока держался — не так-то много там было хозяйственных забот, чтобы заставлять себя терпеть присутствие постороннего человека.
В первую очередь он как мог, изучил биографию Алексея Симагина. Никаких дневников ни на даче, ни в московской квартире не нашлось — как понял Яша, в будущем не принято доверять свои мысли бумаге, предпочитали обходиться лентами соцсетей да сервисом электронных дневником с забавным названием «Живой журнал». Приходилось собирать данные по крупицам и, по большей части, по косвенным признакам — вещи, особенно, книги, окружающие человека, способны многое о нём рассказать. Раздел «Контакты» симагинского смартфона был полон имён и фамилий, в электронной почте тоже хватало сохранённых адресов, однако Яша предпочёл держаться от прежних знакомых подальше. Он не отвечал ни на звонки, ни на электронные письма, делая исключения для немногих людей — например, для редактора Перначёва, с которым поддерживал вялое общение на предмет будущей книги.
Как-то, копаясь в разделе «Входящие» Яндекс-почты, он обнаружил обширную, длившуюся уже много лет, переписку. Поначалу он решил, что речь идёт о деловом партнёре (прежде чем отойди от дел и увлечься сумасбродным проектом, связанным с «амбарными книгами» из лаборатории Гоппиуса, он вёл довольно успешный бизнес, связанный с поставками отделочных и строительных материалов), но довольно быстро понял, что корреспондент Симагина — на самом деле, его старый, с институтских лет, друг несколько лет назад перебравшийся на постоянное место жительства в турецкий Измир, где и занимается сейчас средней руки гостиничным и туристическим бизнесом. За последние пару лет деловые темы из их переписки почти исчезли, ограничиваясь регулярно пересылаемым ежеквартальным отчётам- Симагину, как понял Яша, принадлежала доля в этих деловых предприятиях. «Турецкий партнёр» не раз и не два зазывал старого друга в гости, на отдых — обещал принять как родного, соблазнял долгими прогулками под парусом по островам Греческого Архипелага и экскурсионными турами по античным достопримечательностям.
«Я помню, что ты, Геннадьич, неровно дышишь к древней истории, — писал он, — Храм Артемиды в Эфесе, одно из семи чудес света — слыхал, небось? Так это здесь, у нас, совсем недалеко от Измира. Я и сам с удовольствием прокачусь с тобой: комфортабельный фургон, роскошный шатёр с кондиционером, отдельной спальней и кухней, ночёвки под звёздами — знаешь, какие здесь звёзды? Только ты и я — как в прежние времена, разве что, со всеми удобствами. Впрочем, если захочешь обойтись побитой малолитражкой, примусом и туристической палаткой, я не буду возражать — ностальгия страшная сила, меня тоже порой пробирает. А то, хочешь, скатаемся в сторону сирийской или иракской границы? Разрешение на поездку туда я получить смогу, охрану, сопровождение серьёзными ребятами со стволами обеспечу — всё же места неспокойные, мало ли что? Зато нервы себе пощекочем, в нашем возрасте это порой бывает полезно…»
Менее всего Яше хотелось «щекотать нервы» — тем более, что он уже успел составить мнение о том повальном безумии, которое творилось в этом вывихнутом мире будущего. А вот мысль об отдыхе, о неделе-другой, проведённой под жарким солнцем Малой Азии, показалась ему заслуживающей внимания. В самом деле: сбежать на неделю-другую от проблем устройства в чужом мире; забыть о книге, работа над которой никак не складывалась; отвлечься, наконец, от сумасшедшего ритма двадцать первого века, который не желал отпускать его даже в тверской глубинке…
Яша выяснил у Ивана, насколько сложно оформить заграничную поездку («В Турцию, то, дядьЛёша? Да раз плюнуть, тем более, что у вас и загранпаспорт имеется, и даже открытый шенген, хотя он сейчас и ни к чему…»), отправил турецкому знакомцу письмо и занялся подготовкой к поездке.
Сборы не затянулись. Три дня ушло на улаживание текущих дел, на приобретение авиабилета в бизнес-класс «Боинга-737» турецкой авиакомпании, на покупку в дорогом магазине двух льняных, цвета топлёного молока, костюмов и нескольких футболок. Вся одежда с новенькой электрической бритвой и прочими «мыльно-рыльными» принадлежностями поместились в кожаный, в молодёжном стиле, ранец, которым, собственно, и ограничился Яшин багаж.