ХВ. Дело № 2
Шрифт:
О новой книге Яша пока не думал — он до сих пор не мог понять до конца, как его угораздило связаться с первой. По инерции событий, вероятно — тогда, в первые недели после «переноса» его, оглушённого впечатлениями и слабо понимающего, что делать дальше, можно было подбить и не на такое. Что и проделал Перначёв — и вот, теперь приходилось сполна вкушать последствия согласия. Книга, конечно удалась; настолько удалась, что вот сейчас, не заехав даже домой, приходится сидеть в библиотеке и наскоро готовиться к назначенному на четыре часа пополудни визиту в Останкино. Затея всё того-же Перначёва: неугомонный редактор, и сам обожающий быть в фокусе публичного внимания, устроил Яше приглашение на еженедельную программу на телевидении, посвящённую малоизвестным вопросам истории. На этот раз экспертам предстоит обсудить деятельность оккультных и эзотерических обществ в СССР в двадцатых-тридцатых годах, и участие в этом ЧК-ГРУ-НКВД.
Его самого Перначёв представил, как историка-любителя, лучше других ориентирующегося в этой достаточно спорной теме. Яша не возражал — он, конечно, имел некоторое представление об вопросе, недаром столько времени имел дело и с Барченко и с Бокием, да и от Рериха во время гималайской экспедиции нахватался немало. И всё же, знания требовалось освежить. Яша потянулся пачке пожелтевших журналов и открыл верхний, датированный маем 1926-го года.
Автор первой же попавшейся на глаза статьи оказался ему знаком — это был ни кто иной, как Алексей Солонович математик, поэт, философ, идеолог мистического анархизма, руководивший, в числе прочего, московской организацией «ордена Новых тамплиеров». А ещё — один из хранителей музея Князя Кропоткина, возле которого Яша однажды выручил из беды двух сбежавших из Коммуны имени Ягоды подростков.
Он отложил журнал и открыл одну из заказанных книг — монографию, вышедшую в середине «нулевых». Получалось, что «Новые тамплиеры» после той встречи в штатном переулке просуществовали не больше года– уже в сентябре тридцатого его вместе с сыном Сергеем арестовали за антисоветскую пропаганду в связи с изъятой у него рукописью «Бакунин и культ Иалдабаофа». Следствие длилось около пяти месяцев, и уже в начале следующего, 1931-го года Солонович получил по решению Коллегии ОГПУ пять лет тюремного заключения, из которых отсидел лишь два года, будучи сосланным на оставшийся срок в Нарым, в Западную Сибирь.
Яша ещё раз проглядел статью. Что ж, тогда Солонович отделался, можно сказать, лёгким испугом — для многих других подобные обвинения заканчивались трагичнее. Тем не менее, вождя «новых тамплиеров» не миновала горькая участь: весной тридцать седьмого он был повторно арестован по печально известной пятьдесят восьмой статье — пункты десятый, «контрреволюционная агитация» и одиннадцатый «участие в контрреволюционной организации». Но до суда не дожил — объявил голодовку и скончался в тюремной больнице в Новосибирске от сердечного приступа. Его семье повезло меньше: жена в том же тридцать седьмом была приговорена к расстрелу, сын же умер в лагере.
Яша задумался. Что ж, материал, пожалуй, в тему — можно начать выступление именно с него. Он пододвинул к себе блокнот и стал покрывать одну страницу за другой мелким убористым почерком.
К середине декабря в Москву пришла зима — что случается в столице далеко не каждый год. За три дня снега навалило так, что дворники сбивались с ног, размахивая лопатами, а уж аллеи Александровского сада и вовсе превратились в узкие тропинки. Но двух мужчин — судя по одежде, весьма высокопоставленных представителей нынешних властей — это не остановило. Зачем, почему они выбрали столь неуютное местечко для полуденной прогулки, оставалось только гадать, только вот заняться этим было некому — других посетителей в Верхнем саду не наблюдалось. К тому же, с неба снова стал валить снег — поначалу редкие хлопья, грозящие вскорости перерасти в настоящий сибирский снегопад.
— Извини, Меир, что вытащил тебя сюда в такую погоду. — говорил один, тот, что повыше. — На три пополудни назначено совещание у Менжинского, непременно надо до тех пор перекинуться с тобой парой слов.
Говоривший был в хорошей кавалерийской шинели с малиновыми ГПУшными петлицами и суконном остроконечном шлеме — у высших командиров Красной Армии появилась мода носить из зимой вместо фуражек и старорежимных генеральских папах. Возможно — в подражание опальному бывшему нарковоенмору Троцкому, нередко появлявшемуся на людях именно в будёновке.
Собеседник чекиста, в котором любой из завсегдатаев здания бывшего страхового общества «Россия», что на Лубянской площади, без труда узнал бы Меира Абрамовича Трилиссера, пожал в ответ плечами.
— Ничего, как-нибудь переживу. — Только имей в виду, Глеб, у меня тоже ни минутки свободной.
— Тогда не будем терять времени. — кивнул Бокий (это был, конечно же, бессменный начальник Спецотдела ОГПУ). — Вчера ты намекнул, что твои люди вычислили то самое место?
Слова «То самое» он произнёс с многозначительными интонациями, указывающими на крайнюю важность того, о чём идёт речь.
— Замок, Глеб, замок и озеро. Здесь можно говорить свободно, никто нас не услышит. Да, мы его нашли.
— Каким образом — не секрет?
— на самом деле, всё оказалось довольно просто, лаже ездить никуда не пришлось. Ты, я думаю, не забыл, что в этом замке всем заправляет Ланц фон Либенфельс?
— На память пока не жалуюсь. — фыркнул чекист. — Я с некоторых пор держу его фотографическую карточку у себя на столе.
— Этот господин, в числе прочего, числится отцом-основателем мистического ордена Новых Тамплиеров — «Ordo Novi Templi» если по латыни. Доктор Либенфельс, видишь ли, предпочитает мёртвые языки и является большим их знатоком, чуть ли не самым крупным в Европе…
Да-да, я в курсе. — нетерпеливо поддакнул Бокий. — И как тебе это помогло?
— Терпение…. — Трилиссер поднял глаза к небу, откуда всё гуще валил снег, и поднял воротник дорогого пальто. — Видишь ли, в Москве имеется что-то типа филиала этой организации. Ну, «филиал» — это, пожалуй, не вполне точно, скорее отдельная, самостоятельная, группа, и играют они тут в свои собственные игры. Однако их создатель, бывшие эсер и анархист Аполлон Карелин поддерживал связи с доктором Либенфельсом ещё до революции. А после его смерти в двадцать шестом году эта, с позволения сказать, эстафета перешла к преемнику Карелина на посту Великого магистра Ордена — преподавателю Училища имени Баумана Алексею Солоновичу. И хорошо, надо сказать, перешла: два года назад Солонович был в командировке в Германии, изучал организацию и оснащение лабораторий в одном из технических институтов. Так вот, я в своё время получил информацию, что он побывал в гостях у Либенфельса, и даже принял участие в учёном семинаре по древнегерманской, кажется, мифологии.
— Так и что с того? — удивился Бокий. — Насколько мне известно, наше ведомство никогда не занималось вплотную доктором Либенфельсом — соответственно никто не поставил бы контакты с ними в вину этому твоему Солоновичу.
— Тут ты прав. — кивнул Трилиссер. До сих пор на Лубянке на московских адептов Ordo Novi Templi внимания не обращали — мало ли у нас городских сумасшедших, тем более, что особым влиянием у себя на родине Либенфельс никогда не пользовался. Но раз уж его имя так часто мелькает в нашей с тобой проблеме, я и решил тряхнуть товарища Солоновича — вдруг, да расскажет что-нибудь интересное?