Хвала и слава. Книга третья
Шрифт:
Геленка, запрокинув голову, смотрела на облака и пролетавших в вышине птиц. Ласточки, забыв о бурях войны, вернулись и уже проносились под облаками и стремительном танце. Геленку эта картина привела в восхищение. Прохожие, заметив, что она уставилась на небо, с беспокойством следили за ее устремленным вверх взглядом и думали: уж не кружат ли там самолеты? Безразлично какие, все равно ничего хорошего это не сулит. Одни, задрав голову, просто убеждались, что небосвод по-весеннему безмятежен, другие, не узрев ничего примечательного, снова обращали свои взгляды на Геленку и пожимали плечами: что она там увидела?
Геленка в конце концов спохватилась, что привлекает всеобщее внимание, а это уж было совсем ни к чему. И она стала смотреть в сторону Иерусалимских Аллей, пока не увидела приближающийся катафалк.
Геленка знала, что всего несколько дней назад Лилек ночевал у Анджея, знала, что это был молодой человек, товарищ Янека Вевюрского, друга Януша. Она никогда не видела этого парня и представляла себе его очень красивым. Лилек посмеялся бы от души, если бы узнал, каким рисовала его в своем воображении сестра Анджея. Черный Лилек был невысок, худощав, с большими темными глазами; собственно, только эти глаза и украшали его узкое лицо. Говорил он немного и невнятно, особенно в минуты волнения. А Геленка думала: «Жаль красивого парня».
Но тут же она вспомнила Бронека. Бронек был действительно красив, лицо арабского типа, и кожа на его длинной (Геленка шутила — «лошадиной») шее была смугло-золотистого оттенка. Она помнила и чем пахла эта шея: какой-то смесью аромата «портняжной» и амбры. И больше этого уже никогда не будет? Геленка глянула в пролет моста Понятовского и снова увидела голубое небо над Вислой и даль, подернутую синевой. И, забыв о Лилеке, вспомнила вдруг костел в Рабке такого же сине-фиолетового цвета. Костел в Рабке, где они были с Бронеком, а потом горы, туристскую базу на Гонсеницовой и Кшижне. Оторвав взгляд от этой дали за мостом, которая напомнила давно минувшее, она взглянула на медленно проплывавший катафалк, и эти черные дроги показались ей лишними, ненужными и неправдоподобными.
Вспомнился рюкзак Бронека, веревки, спальный мешок, который он нес, все его доспехи — от ботинок до берета, и она подумала, что именно такое снаряжение им всем и носить бы сейчас, а не пистолеты, высокие сапоги и гранаты кустарного производства.
И снова с чувством стыда и неловкости она посмотрела на катафалк, который подпрыгивал на трамвайных рельсах. «К чему все это?» — спросила себя Геленка.
Но тут же устыдилась своих мыслей.
«А он-то, бедняга, в чем виноват? — подумала она. — Ведь он не имел никакого понятия о жизни, был молод. Может, даже еще не знал женщины. И не хотелось ему вот так падать с крыши. Был ли он еще жив, когда падал? Чувствовал ли еще что-нибудь? Очень ли жалко расставаться с жизнью?»
«Анджей говорил, что он был очень наивен и во многое верил. Счастливый!» — вздохнула она.
У моста Понятовского, который повис над широко разлившейся в эту пору рекой, стоял Губерт Губе. Он пренебрегал тем, что каждому бросались в глаза его высокий рост, всклокоченные локоны — эдакая диковина — и манера держаться так, словно он готовится к прыжку. И лишь благодаря необыкновенному везению — так могло везти только Губерту — к нему до сих пор почти не привязывались жандармы.
— Будь я немцем, — часто повторял Анджей, — я, ни слова не говоря, арестовал бы тебя за одну твою подозрительную рожу.
Губерта забавляла вся эта, как он выражался, «комедия» с провожающими, расставленными вдоль пути следования катафалка. Он считал, что это еще один «втык» немчуре. Об убитом он не думал — слишком мало знал его: Лилек всего несколько дней был связным между Губертом и Спыхалой. Эти похороны представлялись ему еще одним приключением, а Губерт рьяно коллекционировал подобные — и более опасные — приключения.
Для него все по-прежнему оставалось бравадой и приключением. Губерт всегда и все стремился брать на себя, не считаясь с последствиями. Он чуточку обижался на Анджея за то, что тот сам разделался с Марысей Татарской. Даже упрекал его. Анджей ничего не отвечал. Последнее время Анджей вообще отмалчивался, даже если речь заходила о важных делах.
Губерт перегнулся через перила моста. Внизу струился серый поток. Висла была мутна, хотя день стоял погожий и небо голубело. Сильное течение разбивалось об опоры, образуя красивые белые буруны. Проплывали прутики и даже большие ветки деревьев.
«А может прыгнуть?..» — подумал Губерт. Просто прыгнуть, без повода и цели — подчиниться необходимости было бы для него унизительно. Добровольно совершить безрассуднейший поступок. Но все-таки сознательно выбрать один из тысячи возможных подвигов.
Он пригладил рукой кудри. Этот жест отрезвил его.
«Брось свои выдумки, дорогой Губерт, — сказал он себе. — Как ни фантазируй — от судьбы не уйдешь. Да сейчас и не время для выдающихся личностей».
Он улыбнулся.
«А впрочем, никакая я не личность», — закончил он свою мысль.
На мосту послышалось цоканье копыт жалкой лошаденки, показался черный балдахин.
«Я один из «наших ребят», — подумал он еще, — так же, как этот!»
Ночью шел дождь, по небу еще проносились низкие облачка, точно ошметки белой ваты. Мост был мокрый, неровный, с выбоинами от бомбардировок еще 1939 года. Лошадь споткнулась, возница натянул вожжи. Лошадь выровнялась и несколько метров прошла рысью. Тетка побежала вдогонку, оступилась в той же выбоине и упала. Губерт бросился к ней и помог встать.
Он увидел обращенное к нему простое лицо и серые испуганные глаза.
— Что вы! — проговорила женщина. — Не нужно.
Губерт еще несколько секунд держал тетку Лилека под руку, потом отпустил ее и отошел. На мосту было совсем пусто, никто не видел этой сцены. Губерт не выдержал и вопреки приказу пошел по мосту за катафалком, не спуская с него глаз.
«Ты просто один из многих, как и тот, которого везут. Помни об этом, Губерт. И не воображай о себе черт знает чего».
У него мелькнула мысль, что отец любил приговаривать: «черт знает что», а теперь выражение это кажется старомодным. Он сделал еще несколько шагов, но вдалеке, на другом конце моста заметил Анджея. Губерт сразу узнал его высокую, стройную фигуру и остановился.
Анджей стоял здесь давно. Его уже брала досада, но, увидав приближающийся катафалк, он зашагал ему навстречу, причем довольно быстро. Торопливо прошел всю насыпь и остановился у Рондо Вашингтона. Оттуда можно было увидеть, как дроги подъедут и как затем направятся в сторону Брудно. Анджей не отдавал себе в этом отчета, но ему хотелось подольше побыть рядом с Лилеком, принять самое деятельное участие в похоронах.
С той минуты, как Спыхала рассказал ему о необычной смерти Лилека, Анджей не переставал думать о нем. Собственно, он думал о нем и раньше, после той ночи, которую Лилек провел в его комнате. Быть может, именно с той поры сомнения стали одолевать Анджея пуще прежнего. Хорошо ли так верить и быть столь убежденным в правильности своих поступков? Анджей размышлял и сомневался, как всегда сомневался. Он чувствовал, что какая-то сила подхватывает его и вертит, как ничтожную былинку. Вспомнилось изречение Паскаля: человек — мыслящий тростник.