Хвала и слава. Том 1

Ивашкевич Ярослав

— Кто? Ариадна? Ну, знаете, какая же из нее революционерка? — Володя сказал это на ухо Янушу, понизив голос, чтобы не услышал толстый кучер в шапке с павлиньими перьями, сидящий на козлах.

— Ах, так вот значит что… — скорее подумал, чем прошептал Януш.

Так они доехали до дачи Шиллеров. Володя звал Януша к себе, но Януш остался тверд в своем решении. К тому же откровенность Володи пугала его, наполняла неясной тревогой. Наклонившись к Володе, Януш прочел в его жарких черных глазах просьбу, которой боялся.

— Когда? — спросил он.

Он и сам не знал, о чем спрашивает — когда начнется

война или когда Володя уйдет из дому. А может, о том, когда они встретятся?

Володя выпрямился в коляске, словно отстраняясь от Мышинского, воздвигая невидимую стену между собой и им.

— На этих днях, — ответил он громко и равнодушно.

Януш простился. Издали он увидел Неволина, который переходил улицу, направляясь к дому Тарло. Это заставило его ускорить шаги. Он поднялся на крыльцо дачи Шиллеров, не глядя уже больше в ту сторону.

VIII

Поезд, которым уезжал Януш, отправлялся под вечер. У Эльжуни в этот день нашлись какие-то дела в городе, и она взяла с собой Олю и Юзека. На вокзал Януша провожал Эдгар. Времени было достаточно, поэтому все вместе заехали на Дерибасовскую к «пану Франтишеку». Это была маленькая кондитерская, недавно открытая, но уже завоевавшая успех. Заказали мороженое.

Пан Франтишек Голомбек, молодой, красивый, небольшого роста толстяк, блондин с расплывшимися чертами лица и влажными сентиментальными глазами, стоял за прилавком у кассы и, глядя на элегантное общество, потирал от удовольствия руки. Серьезное, спокойное лицо Оли, видно, привлекло его внимание. Он не отрываясь смотрел на нее.

Эдгар знал в Одессе всех, семья Шиллеров давно, почти постоянно жила здесь, в то время как отец оставался на сахарном заводе, где он был директором. И сейчас, подойдя к пану Франтишеку, Эдгар заговорил с ним о кондитерской: дело шло неплохо. Эдгар заказал каких-то помадок на дорогу Янушу.

Когда все уже выходили на улицу, кельнер вручил Оле коробку шоколада. Изумленная Оля оглянулась: у кассы стоял пан Франтишек со сконфуженной улыбкой на красном лице и непрерывно кланялся, как добродушный будда. Оля нашла выход из положения, она вручила коробку Эльжуне, объяснив, что это предназначалось ей:

— Визит такой знаменитости — большая честь для пана Франтишека.

Эльжуня смеялась, глядя на Олю. Шоколад она взяла, но при этом сказала:

— Рано ты начинаешь покорять сердца…

— Разве я виновата? — вздохнула Оля, словно любезность пана Франтишека доставила ей огорчение.

Дамы вернулись домой в обществе Спыхалы и Юзека, который, кажется, успел влюбиться в Эльжуню. Эдгар и Януш поехали на вокзал.

Было еще рано. Они ходили взад и вперед по многолюдному перрону. Толкались среди серой толпы солдат, крестьян, купцов. Здесь торговали семечками, в корзинах везли арбузы, огурцы, яблоки. И, вероятно, именно потому, что они затерялись в этой толпе, исчезла прежняя неловкость, и на шумном перроне большого вокзала, где шипел пар и валили клубы дыма, у них завязался очень откровенный разговор.

Эдгар вернулся к тому, о чем спорили на вечере у Ариадны, — к роли искусства. По правде говоря, Януш в эту минуту был очень далек от абстрактных рассуждений композитора. Они его даже немного сердили.

— Хорошо, хорошо, — сказал он с внезапным

раздражением, переждав паровозный свисток, — но какую же роль во всем этом играет инстинкт? Где место для инстинкта в твоем холодном мире?

— Инстинкт — это или вдохновение… не знаю… — ответил Эдгар, задев плечом старушку, несущую яблоки. — Это лежит где-то глубже, в тайная тайных нашего «я». Мы должны найти общий язык. Пойми, я считаю очень важным для искусства ясное осознание художником того, что он хочет выразить точность его мастерства; все, что мы, люди искусства, создаем, возникает в нас спонтанно, самопроизвольно; и тут наиважнейшая роль принадлежит интеллекту художника: отобрать главное. Из того, что мы несем в себе, надо еще выбрать главное. Мы не можем подать на тарелке все вместе, как горох с капустой, мы должны выразить свое отношение к этому нашему гороху. Должны сделать из него некое блюдо; и вот это и есть форма!

Януш опять рассердился:

— Но ты все время говоришь об искусстве! А жизнь? Как надо жить? И какое место во всем этом занимает любовь?

Эдгар остановился и внимательно посмотрел на Януша.

На фоне темнеющего летнего неба лицо Эдгара со светлыми глазами, блестевшими даже в темноте, такое своеобразное, немного напоминающее лицо Шопена с портрета Делакруа, обрисовывалось столь четко и выразительно, что навсегда запечатлелось в глазах, в душе Януша, как цельный образ его нового друга.

— Любовь! — вздохнул Эдгар. — Любовь выше искусства. Это единственная сущность всего. Все остальное есть только выражение этого инстинкта.

Януш порывисто схватил Шиллера за руку. Поезд уже подавали на станцию, мимо них полз длинный состав.

— Эдгар, что ты говоришь? Как? Все остальное только выражение этого инстинкта?

В эту минуту перед ними появились Ариадна, Володя и Неволин. Януш узнал Ариадну только потому, что она шла под руку с братом. Два дня назад он видел ее в белом платье с серебряной лентой в волосах, и с тех пор она жила в его воображении как образ необычайный, волшебный. И вот перед ним была невысокая, скромно одетая женщина, в сером костюме и большой черной шляпе, делавшей ее ниже ростом.

Брат и сестра о чем-то живо разговаривали, перебивая друг друга. Обыденные слова, произносимые любимой девушкой, таили для Януша иной смысл; иные слова сказала бы она ему — Януш чувствовал это, — будь они здесь вдвоем. В голосе ее, во взглядах Януш читал так много… И когда Ариадна говорила, что они собрались на прогулку в город, что идут куда-то там на ужин, что приехали сюда трамваем, но задержались в пути, потому что дорогу преградила издыхающая лошадь, Янушу казалось: она говорит о том, что получила его письмо, что благодарит за него, что ответит ему, что хочет встречи…

Тут Володя открыл их затею: они решили забрать Януша и Эдгара, поужинать вместе и повеселиться, а домой Януш поедет следующим, утренним поездом.

Перспектива в самом деле была заманчивая. Януш представил себе этот вечер, возможность провести его вместе с Ариадной, и сердце его радостно забилось. Но он знал, что уехать придется сегодня. Билет в кармане, телеграмма в Маньковку отправлена. К тому же у него нет ни гроша, да и с какой миной встретил бы его отец, если бы он не явился вовремя. Нет, остаться невозможно.