Хвост огненной кометы
Шрифт:
– По достигнутым договоренностям, боевиков уже не пускают во многие села. В тот же Дуба-Юрт. Они соорудили укрепления рядом с селом. Эти укрепления и штурмуют наши войска. Если нам удается решать вопросы мирным путем, для Дудаева это страшнее выстрела.
На следующий день я понял, что переговоры переговорами, а война войной. Чеченцы использовали временные моратории для перевооружения, передислокации и пополнения продовольствия. Генерал же Романов – очередная жертва кремлевских политиканов. Его бросили безоружным на амбразуру, когда до победы оставался всего один шаг. Судя по всему, это
Тихий городок
Романов посмотрел на часы, интеллигентно давая понять, что беседа закончилась.
– В половине второго я вылетаю в Агишты. Буду говорить с людьми. Хотите со мной?
– Конечно.
Вместе с генералом исчез и подполковник Валера. От нечего делать стали бродить по базе. Узнали, где штаб Куликова, сняли проезд колонны бронетехники, пару вертушек зависших над аэродромом. И снова в голове жгучая и не дающая покоя мысль – из чего делать вечерний материал. Ну, поговорил с Романовым, хорошо, снять-то беседу не дали. Генерал обещал взять в Агишты? Сколько раз договаривался с военными об эксклюзивных съемках, а потом встречался с ними только в Москве.
Возле контрольно-пропускного пункта заметили съемочную группу НТВ. Елена Масюк настороженно бродила с внешней стороны колючей проволоки, а ее оператор с рук «гасил» натужно ворочавшийся в глубокой ямине танк. Т-72, увешанный мешками с песком и какими-то железяками, похожими на части двигателя, крутился во все стороны, выбрасывая из-под гусениц здоровенные куски глины. Володя Кипин тоже не мог пропустить эту картинку и велел Сотникову ставить штатив. Как только он приладил Бетакам на треногу, в объектив шмякнул кусок грязи. Кипин по-женски всплеснул руками и принялся придирчиво ощупывать «инструмент», словно доктор захворавшего ребенка. Конкуренты не злобно заржали. Вероятно, на базу Масюк не пускали за продудаевскую позицию их канала. А, может, и сама не хотела светиться в Ханкале. С камерой, слава Богу, ничего не случилось. Хорошо, что Володька не успел снять крышку с объектива.
Танк выполз на дорогу, затих, и из башни высунулась голова. Чумазый, с русыми нечесаными волосами боец, щелкнул бычок в кусты и прищурился:
– Эй, корреспонденты, деньги есть?
Командировочные средства Кипин всегда хранил в нагрудном кармане. Обычно финансовыми вопросами занимались ассистенты, но Володя не доверял бухгалтерию никому. По природе он несколько прижимист, но чрезвычайно добр.
– А что? – заволновался оператор.-Покушать хочешь купить? – он порылся в брючных карманах.-Могу из своих одолжить.
Володька обернулся на меня.
– Сам служил, знаю, казенной пищи не хватает.
Но по сытой физиономии паренька нельзя было сказать, что он голоден.
– Говори яснее, – подошел я ближе.
– Мы в город двигаем, – потер грязную щеку танкист. – Можем прихватить. Две стекляшки туда, две обратно.
– Какие стекляшки? – удивился Кипин.
– Ну, люди! Прокатим с ветерком, если на четыре пузыря дадите.
Оператор раскрыл, было, рот, но я его остановил. Ситуация понятна. В запасе еще три часа, до города на этой карете минут двадцать. Если судить по карте. Не плохая
– Заводи! – вспомнив январские гонки, махнул я рукой.
И снова на танке. Сердобольный младший сержант Паша выдал нам широкую поролоновую подстилку, которая несколько смягчила нашу поездку. Сразу за военной базой тянулись безжизненные дома, с дырами в стенах и крышах. Я еще подумал – прекрасные позиции для снайперов. Так оно и оказалось. Позже военные мне рассказали, что из этого местечка, каждую ночь лупят по базе. Случается и по вертолетам из ПЗРК.
По городу ехали спокойно, не то, что в январе. По всюду, словно общипанные великаном, деревья. Почти ни одного целого. Но даже и на этих измочаленных снарядами деревцах, начинала пробиваться зелень. Символично, подумал я, и война, вроде бы, заканчивается и природа возрождается. Кто бы мог тогда предположить, что огню на этой земле еще полыхать и полыхать.
Свернули на одну улицу, потом на другую и остановились возле торговой палатки, которая была закрыта.
Паша вылез из люка и громко позвал:
– Шамиль! Шамиль!
– К Басаеву, что ли привез? – сглотнул Володька.
Вообще он любит задавать нелепые вопросы с таким видом, будто сам верит в их серьезность.
– Точно! – обрадовался служивый.-По ночам своими боевиками командует, а днем водкой приторговывает. Шамиль, мать твою!
Внутри палатки, за стеклом которой были аккуратно разложены пряники, жвачка, конфеты и другая мелочь, шевеления не замечалось.
– Ладно, – сплюнул Паша.
Танк вздрогнул, выпустил клубы желто-черного дыма, и его башня стала поворачиваться стволом в сторону палатки. Когда стальная труба коснулась края ларька, его хрупкая конструкция даже не затрещала, а запищала, словно была живой. Из бендежки сразу же выскочил Шамиль.
– Зачем делаешь, а?!
Танкисты выключили двигатель.
– Чего сидишь, как сыч в норе? Ты мне четыре пузыря задолжал.
– А-а, пузыри, пузыри!
Чеченец скрылся в палатке и через пару секунд уже протягивал младшему сержанту четыре бутылки «Столичной».
– Не паленая?
Чеченец прижал руки к сердцу.
– Ну, слезайте, – сказал нам на следующем повороте Паша, – приехали. Железки нужно кое-куда забросить, – он кивнул на привязанные части агрегата. Через час сюда же подгребайте.
– Почему чеченцу деньги не отдал? – хмуро спросил я.
– Потом отдам, – улыбнулся танкист.-За ним должок.
Что это был за долг, мы так никогда и не узнали.
Проводив взглядом танк, побрели в сторону центра города. Нам повезло, почти сразу натолкнулись на блокпост федералов. Представившись, попросили интервью.
– Да нет проблем, – обрадовались военные, а то все генералов показываете.
Вообще-то это была неправда, но я спорить не стал. Но как только дошло до дела – говорить на камеру, все, потупив глаза, начали разбредаться в разные стороны. Я велел Кипину включить камеру и буквально зажал майора Синицына возле блокгауза.
(диктофонная запись)
– Какова обстановка в городе?
– Обстановка в центре Грозного на сегодняшний день нормальная. Бывают обстрелы в ночное время, но очень редко.