Хвост огненной кометы
Шрифт:
Задерживаться на Консервном не имело смысла. Немного отогревшись, вышли на дорогу. Возле заводских развалин стоял танк. На броне сидели бойцы в черных комбинезонах и меланхолично ковыряли ложками в консервных банках. Я осторожно поинтересовался, на чем можно доехать до рохлинского авангарда. Танкисты документов спрашивать не стали.
– А полезайте сюда, мы сейчас к Свечке двинем.
– Куда?
– К нефтяному институту. Там наводчики сидят, надо прикрыть.
Такая простота в общении мне понравилась.
Один из бойцов стукнул по броне пустой банкой:
– Заводи!
Т-72 сразу же дернулся всей своей страшной железной тушей и выпустил клубы черного густого дыма.
Я вернусь домой…
Усидеть на несущемся по колдобинам танке было не просто. Я ухватился обеими руками за металлические скобы, а ногами прижал к броне штатив и кофр. После каждого подскока я ощущал, что синяков на моей пятой точке становится все больше. Анненков же расположился возле башни более удачно и даже умудрился снять пару планов проезда. Мелькали разрушенные и полуразрушенные дома. Попадались и абсолютно целые. Но чем ближе к центру, тем реже.
Льва Ивановича на КП не оказалось и где он и когда будет выяснить, разумеется, не удалось. Решили идти к Свечке, дабы танкисты, перед тем как нас высадить, объяснили, где она находится.
Брели вдоль больничных корпусов, между измочаленными осколками и пулями деревьями. Справа – остов сгоревшего дотла БТРа, слева догорающий перевернутый грузовик. Чуть вдали от зданий – бункер с приоткрытой железной дверью. Над ним ободранный флаг с красным крестом. Возле входа в бункер, в два длинных ряда лежали жутко изуродованные тела в форме морпехов. Лица некоторых убитых были прикрыты бескозырками. И вокруг ни одной живой души. И тихо, словно во сне. Именно в тот момент впервые пришло осознание, что мы действительно находимся на войне. Но страшно почему-то не стало.
– Я вернусь домой, напою коня… – тихо пропел мой оператор.
Его приятный баритон прервал резкий хлопок и быстро нарастающий рев реактивных двигателей. Почти прямо над нами, отстреливая тепловые ловушки, пронеслась пара штурмовиков. Было видно, как над противоположной частью города они разделились. Один «грач» пошел на восток, к солнцу, другой развернулся большим полукругом и стал снова приближаться к нам. Скорее инстинктивно, чем осознано мы бросились на перпендикулярную улицу и замерли у развалин. Вид открывался сюрреалистический. Сплошные руины и остовы разбомбленных домов. Сталинград, да и только! За ними возвышался ребристый дворец Дудаева. Я пригляделся. Кажется, действительно, над ним висел какой-то флаг, однако разобрать, что он собой представляет, возможности не было. Кое-где к руинам прилепились огромные черные жуки, слегка припорошенные снегом. Насекомыми были два танка и Шилка, повернутые стволами к дворцу.
Штурмовик взмыл почти вертикально над логовом боевиков, и от его брюха отделились две черные точки. В самом чреве дворца громыхнуло так, что под нами задрожала земля. С искалеченных войной деревьев на наши головы посыпался снег. Моментально ожили «насекомые». Шилка завращала всеми своими пушками и дала несколько очередей по дудаевской резиденции. Не остались в стороне и танки – они тоже сделали по паре выстрелов.
– Рохлин вчера божился, что дворец наш, – возмущенно прильнул к видоискателю Саня Анненков, – какого же хрена, Петр Степанович опять его бомбит?
– Значит не добомбил. Недаром же на Свечке наводчики сидят.
Позади Шилки, метрах в ста от нас, один за другим начали раскрываться снежные бутончики. Послышались негромкие хлопки, словно кто-то бросал из-за развалин десятирублевые петарды. Но это был явно не фейерверк. Анненков, давно интересовавшийся оружием, незамедлительно выдал:
– Револьверный гранатомет РГ-6 или АГС-17. У последнего прицельная дальность 1700 метров, сплошное поражение 7 метров. Быстро делаем ноги!
На Свечке
Побежали, не пригибаясь, в полный рост. По табличке на одной из уцелевших стен, я узнал, что мы несемся по улице Карла Маркса. Чертов Маркс, ругал я мысленно основоположника, это из-за тебя люди до сих пор грызутся между собой. За нашими спинами будто включилась гигантская швейная машинка. Шилка на этот раз снарядов не жалела. Далеко не светлый путь имени Карла Маркса привел нас на проспект не менее одиозного материалиста Орджоникидзе. Чуть правее возвышалось темное высотное здание. В том, что это и есть Свечка, никаких сомнений у меня не было. Просто других многоэтажных построек рядом не наблюдалось. К тому же у входа стоял тот танк, на котором мы сюда приехали. Из привязанных к его борту мешков, высыпался песок. Из-за брони высунулось несколько шапок-ушанок.
– Сюда гребите!
Последние двадцать метров мы пробежали как спринтеры. Нас встретил целый взвод федералов.
– Умом тронулись? – набросился на нас сержант с красными лычками.-Здесь снайперы повсюду. Вон, – он указал стволом СВД на порванный мешок, – только что продырявили. А вы порхаете тут, аки жареные лебеди.
Кстати, позже я узнал, что фамилия этого сержанта Лебедев. Но тогда мы не познакомились. Я просто сказал, что нам нужно к наводчикам. Удивительно, но и на этот раз обошлось без лишних вопросов. Только сержант вдруг переменился в лице и, глядя на камеру, застенчиво попросил:
– Привет родным передать можно?
– Конечно.
Мы записали с Саней всех пожелавших высказаться бойцов и тем самым заслужили их расположение. На верхний этаж, к наводчикам нас вызвались проводить сразу все, но Лебедев отдал приказ только одному:
– Доставишь корреспондентов туда и обратно, понял? Близко к окнам не подпускай, отвечаешь головой.
Где-то на пятом этаже сделали передышку. Я невольно глянул в выбитый оконный проем. Внизу, закопавшись головой в снег, лежал труп мужчины в гражданской одежде. Его вытянутая рука сжимала матерчатую сумку.
– Бомбу в авоське сюда нес, сука, – сплюнул боец и добавил.-Два дня назад здесь корреспондента с Российского телевидения снайпер ранил. Как и вы на жмурика в окно глазел.
Я не слышал, чтобы кого-то подстрелили из «Вестей», но промолчал.
На последнем этаже, среди разбросанных бумаг и сломанных стульев, курили, прикрывая огоньки ладонями, два наводчика. Борис и Глеб. Саня Анненков очень обрадовался такому историческому нюансу и, не спрашивая разрешения, включил камеру.
Борис и Глеб сразу же отвернулись.