Хвост судьбы
Шрифт:
Кухонник оборачиваться не стал. Протер большую двузубую вилку, повесил на крюк и как-то глухо сказал:
— Я думал тебе приятно будет.
Опомнилась Клэ-Р у фальшборта. От камбуза низкая надстройка «Козы» заслоняла. Светило неуверенное весеннее солнце, свежий ветер дул с востока, но что-то душно было бывшей гиане, будто не у борта стояла, а все еще у горячей плиты сидела. Или в плите…
Катилась-перекатывалась по волнам шхуна, поскрипывали снасти. Свиристелка капитана как назло молчала, а непонятно-какой девушке так нужно было чем-то заняться.
Наверное, долго стояла. У штурвала Морверн с капитаном о блоках говорили. Потом Го появилась, к мачте пошла, к насесту своему оборотнечьему. С бутербродом. Значит с камбуза. Оглянулась и повернула к Клэ-Р. О, Добрый бог, этого еще не хватает!
Бутерброд был тошнотворный: символический кусок лепешки, на нем ломоть чуть промытой солонины, да сверху еще и полоска чуть подвяленной рыбы.
— Не гощаю. Не любите вы акое, — сказала Го и откусила-отодрала сразу половину яства.
Вот демон ее пойми — как такой кусище в не такую уж большую с виду пасть влезает?
Оборотниха усердно жевала, глядя на море. Заглотала остаток бутерброда, начала вытирать пальцы о штаны, спохватилась, достала носовой платок. Штаны были чище.
— Как ука? — осведомилась дева, облизываясь.
На длинный язык Клэ-Р, старалась не смотреть. И к путе оборотниху не послала, сдержалась.
— Спасибо. Почти зажила рука.
— Орошо. Глянуть на мир не елаешь? — Го ткнула острым пальцем наверх.
— Да я же… — ужаснулась Клэ-Р.
— Не стесняйся. Омогу. Если я азобьюсь, как мой обещает, вместо меня удешь. Там орошо. И олегчает тебе.
— С чего это мне полегчает?
— Увидишь. Ошли, — Го улыбалась и желтые узоры играли на пухлых щечках.
От штурвала требовательно засвиристели.
— Идем-идем, — откликнулась оборотниха и выдернула из-за пояса лохматые рукавички, которые носила, чтобы не портить снасти и не сильно карябать древесину мачт.
Клэ-Р, видимо совсем одурев, зачем-то начала натягивать свои перчатки.
…Разбиться, наверное, хотела бывшая гиана. Но не разбилась, и кто б объяснил почему. Пока туда лезли, было не так страшно. Вниз Клэ-Р не смотрела, а рядом прыгала по вантам радостная девчонка, невнятно ободряла. Грота-трисель… выше…салинг… Площадка марса — о, Добрый бог, да здесь и стоять негде…
И стоять, и даже сидеть, было где. И «Коза» была милостива — раскачивала вполсилы. Сердце бывшей гианы перестало к горлу взлетать. Хотя вниз, на палубу, напрасно, все-таки взглянула. Какая же шхуна крошечная. Стояли коротышки, смотрели вверх. Сонный Сиплый из кубрика выбрался, башку задрал. Сверху совсем квадратным огр казался. И из камбуза худой мерзавец высунулся…
Больше вниз Клэ-Р смотреть не стала. Го горизонты показывала — гордо, будто все это ей одной принадлежало. Оттенки серого, бледно-желтого и лазоревого, ветер, как тысяча гекконов насвистывающий, облака, на перья сказочных птиц похожие. Север далекий, запад, восток… Юг, на который «Коза» стремилась. Не было там ничего, на юге. Море, море, и море… И хорошо было, в это никуда идти…
Спускалась Клэ-Р в одиночестве. Когда на палубу ступила, ноги и руки от напряжения тряслись. Хорошо не
— Мы партнеры или нет?
Клэ-Р с Сиплым возились с кабестаном, и огр, конечно, не мог упустить случая за живое подергать.
— Отстань, я палец прищемлю.
— Голову прищеми. От нее все зло.
— Видят боги, моя голова работе не мешает.
— Мешает. Нестриженая.
— Отстань, людоедская морда.
— Ты на обычную девку похожа.
— И что?
— У меня партнерша гианой была. Умной.
— Кончилась гиана.
Огр помолчал, потом просипел:
— Морверн в таких случаях говорит — иди и подумай. Но мы-то рядом с Углом Честности выросли. Мы думаем, а потом идем или говорим. Что случилось-то?
Клэ-Р посмотрела на партнера. Язвы на морде Сиплого затянулись. Ну, красавцем он не был, и не будет, а пятнистость некую солидность людоеду придает.
— Сиплый, с чего ты взял, что что-то случилось? Глупость моя уже давно не новость, так?
Огр крутанул смазанный вал — прислушался — шестерня постукивала мягко. Сиплый удовлетворенно кивнул, еще поразмыслил и сказал:
— Значит, опять кухонник? Может, ему просто шею свернуть?
Бывшая гиана вдохнула:
— Мысль хорошая. Но тогда, очевидно, вновь придется мою жратву жрать. Да и работать некому. Я уже не говорю о том, что похоже, этот длиннорукий не виноват.
Огр смотрел скептически.
Некоторые вещи рассказывать бессмысленно. Люди их не понимают. Да и вообще болтовня опасна. «Не вижу, не слышу, не вмешиваюсь». Но следуя гейсам, ты подыхаешь с голода, оказываешься в Углу Честности. Или в море. Конечно, дело не в неправильных гейсах. Просто трудно понять, что именно хотят боги. С богами нельзя говорить. С людьми говорить бессмысленно. Но пятнистый клыкастый урод, слава тем богам-путаникам, не человек.
Клэ-Р рассказала. О своих мыслях никчемных. О рачках и столе таверны, к которым память всё возвращает. О страхе. Всё ведь повториться может. Рачки и тот провал бесконечный, в котором сто раз умерев, жить остаешься. Огр выслушал, ничего не сказал. Да и что тут скажешь? Тем более и капитан засвистел — ветер менялся и «Коза» к себе внимания экипажа требовала.
Заштормило, как выразился господин Фуаныр, «по-океански». Шхуну сносило к востоку. День, ночь, еще день… Работали оба огрызка вахт почти без отдыха. Рвались снасти, волны гуляли по палубе, выбирая себе подарки. Людей и дарков оставили, но и лодку-тузик забрали, и еще много чего. И водички в трюме оставили — былая гиана вполне и утонуть бы там могла, нынешнее морское не-пойми-что по пояс в воде работало, кожаную кишку помпы очищая.
На закате третьего дня море успокаиваться начало. Дрейфовала сердитая «Коза», качала хвостами оборванных снастей. Кухонника с руганью прогнали на камбуз — команда за эти дни оголодала зверски. Остальные полезли на мачты — чинить и вязать то, что чинить-вязать еще возможно. Палубная команда сражалась с остатками воды в трюме.